Кто предал СССР? - Егор Лигачев

Несколько позже, в мае 1988 года, были решены и другие, уже тактические вопросы: в частности, о смене партийного руководства в Азербайджане, Армении. Для того чтобы провести пленумы ЦК, наметили направить в республики членов Политбюро: меня — в Баку, Яковлева — в Ереван.

Собственно говоря, это было предложение Горбачева, которое все поддержали. Помимо того, решили, что вместе со мной в Баку полетит Разумовский, а вместе с Яковлевым в Ереван — Долгих.

В Азербайджане я познакомился с обстановкой и засел за подготовку выступления. Закончил его часов в одиннадцать вечера — эти рукописные листки и сейчас хранятся в моемархиве, такова многолетняя привычка: выступления пишу от руки и сохраняю оригиналы. Но поскольку ситуация в Баку складывалась непростая, несмотря на поздний час, я решил посоветоваться по телефону с Горбачевым:

— Михаил Сергеевич, хочу согласовать стержень выступления на завтрашнем пленуме.

— Давай…

— В основе будет постановление Политбюро по НКАО. Суть в том, что нельзя решать национальные вопросы путем изменения территориальных границ без согласия республик. Надо сохранять статус-кво. Но добиваться, чтобы законные требования всех национальных групп населения, каждого человека, независимо от того какой он национальности, полностью бы удовлетворялись…

— Да, позиция принципиальная, — одобрил Горбачев. — Желаю успеха.

На следующий день я изложил эту позицию перед участниками пленума ЦК КП Азербайджана. И не сомневался, что точно также поступил Яковлев в Ереване, поскольку речь шла о принципиальном постановлении Политбюро. Однако когда я ознакомился с выступлением Яковлева на пленуме ЦК КП Армении, то с удивлением обнаружил, что он полностью обошел молчанием проблему НКАО. Яковлев много говорил о засевших в обществе консерваторах и опасности консерватизма, однако ни разу не произнес даже слов «Нагорный Карабах», не упомянул о твердой позиции центра по вопросу о национально-территориальных границах — словно не существовало ни этого важнейшего документа, ни этой жгучей проблемы.

Стоял май 1988 года…

* * *

О памятном для меня заседании Политбюро в начале сентября 1988 года, когда Яковлев докладывал о своей поездке в Литву, я уже писал. Именно к осени мои и его оценки намерений прибалтийских националистов окончательноразошлись. Множество фактов указывало, что идет быстрый процесс становления активных националистических, антисоветских движений.

Яковлев со своей стороны призывал не нервничать, утверждая, что в Прибалтике развиваются нормальные процессы демократизации, свойственные перестройке.

Что же происходило в действительности? Кто оказался прав?

На политическом фронте перестройки шла ожесточенная борьба против настоящих коммунистов, им приклеивали ярлыки консерваторов. А в это же самое время «прорабы», ренегаты и ревизионисты срочно перекрашивались из коммунистов в «национал-демократов», вставляли в петлицы цвета национальной символики, чтобы не остаться в стороне от власти и не потерять своих привилегий.

В Латвии, в Эстонии лидерами националистических сил стали бывшие высокопоставленные партийные функционеры. А уж что касается Литвы, то здесь особая «заслуга» в расколе компартии и создании всех условий для расцвета национализма принадлежит бывшему первому секретарю ЦК КП Литвы классическому ликвидатору Бразаускасу.

Националистическая волна в прибалтийских республиках стала особенно быстро нарастать в конце 1989 года после второго Съезда народных депутатов СССР. Всем памятны острейшие дебаты вокруг доклада Яковлева о пакте Молотова — Риббентропа и секретных протоколах к нему. Не буду здесь входить в детали того обсуждения, однако напомню о пророческих словах, звучавших с трибуны. Один из депутатов с горечью воскликнул:

— Что вы делаете? Опомнитесь! Вы же даете зеленый свет развалу Советского Союза!

Нет, не прислушались…

Про взвинченную, скандальную обстановку на втором Съезде народных депутатов СССР я уже писал, она стала предвестием грядущего кризиса перестройки. В том политическом угаре, подогреваемом нашими и зарубежными средствами массовой информации, трудно было рассчитывать на принятие мудрых решений.

Примерно до конца 1988 года Горбачев, Яковлев просто «стеснялись» произносить слово «национализм», заменяя его понятием «экстремизм», а слова «интернационализм», «интернациональная солидарность» совсем исчезли из политического лексикона — это находило отражение и в прессе, в официальных сообщениях о массовых беспорядках. В этом проявлялась тенденция приглушить опасность национализма, исподволь уже начавшего разъедать единство Советского Союза.

Партия, зараженная национализмом, — это гибнущая партия, тут сомнений не было. Много раз на заседаниях Политбюро поднимался вопрос о тревожных сообщениях из Прибалтики. Впрочем, они тревожили, конечно, не только меня, но и других членов Политбюро, их ставили коммунисты на Пленумах ЦК. В результате газета «Правда», наконец, начала публиковать материалы, обнажающие националистическую сущность народных фронтов. Но хорошо помню, какая яростная атака пошла за это на «Правду» и ее тогдашнего главного редактора В.Г. Афанасьева со стороны литовских коммунистов — бывших литовских коммунистов, которые на деле оказались ликвидаторами, националистами.

Обстановка в Прибалтике накалялась, и ЦК КПСС выступил со специальным заявлением. Оно было сделано летом 1989 года под давлением сгущавшихся обстоятельств, когда из прибалтийских республик начали потоком приходить дурные вести о дискриминации некоренного населения, о резком нарастании межнациональной напряженности. То заявление одобрительно, с надеждой восприняли все здоровые силы в Прибалтике, да и не только там: оно ведь могло стать поворотным событием в развитии национальных процессов. Речь шла о том, чтобы устранить наслоения прошлого, дать широкий простор для развития национальных культур и языков, обеспечить полную свободу для национальных традиции и обычаев, учесть законные требования коренного населения. Но в то же время Заявление ЦК КПСС напоминало об опасности национализма, защищало интересы всех народов, населявших Прибалтику. По сути дела это была программа оздоровления политической обстановки, причем программа не абстрактная, не кабинетная — она учитывала сложившиеся к тому времени реалии.

Уверен, если бы центр и средства массовой информации начали тогда работать в духе заявления, дальнейшие события развивались бы совершенно иначе и не привели бы к политическому кризису в Прибалтике. Но, увы, судьба Заявления ЦК КПСС была плачевной: по нему открыли мощный огонь лидеры народных фронтов, их поддержали некоторые центральные органы печати. А центр, ЦК КПСС снова проявил непозволительную пассивность. Создавалось впечатление, что кое для кого заявление было просто формальной акцией, а незавидную судьбу для него уготовили для того, чтобыеще более вдохновить прибалтийских сепаратистов.

* * *

Понимая, в каком направлении развиваются события, видя крайнюю пассивность центральных органов в борьбе с национализмом, я решил обратиться в Политбюро ЦК КПСС со специальной запиской. Это было уставным правом коммуниста, но любопытно, что члены Политбюро с начала тридцатых годов ни разу не пользовались таким правом. Это и понятно, это было архиопасно. Однако у меня иного выхода не оставалось: все мои попытки в 1988 и 1989 годах поднять серьезный разговор на Пленумах ЦК, заседаниях Политбюро о национализме и сепаратизме, о положении в партии, ее единстве были безуспешными. Это и побудило в письменной форме изложить свои соображения (привожу полный текст письма).