Красный дворец - Джун Хёр

class="p1">Спустя какое-то время, уверившись, что он меня не обнаружит, я ослабила бдительность. В животе у меня заурчало от голода, и я развязала небольшой походный мешок, который собрала для меня служанка Моккым; в нем были монеты, чистые бинты и сушеные кальмары. Я взяла кусочек кальмара и, начав жевать, огляделась по сторонам.

Природа нашептывала мне свое извечное обещание, прямо как тогда, у павильона Сегомджон. Пусть я и потеряла работу — а может, впереди меня ждут и другие потери, — но в конечном счете все будет хорошо. «Посмотри, — шептали деревья, — посмотри, как мы раскачиваемся, как мы поем и танцуем».

Я откусила еще кусок, на глаза мне навернулись слезы.

Где-то глубоко внутри я боялась, что это обещание предназначено всем, кроме меня.

Я шмыгнула носом и вытерла слезы рукавом.

И тут споткнулась обо что-то твердое — о камень, торчащий из земли. Я коротко вскрикнула. И тут же одернула себя и зажала рот рукой. Слышал ли Оджин? Подняв глаза, я увидела, что он обернулся на шум, но он был слишком далеко, чтобы я сумела разглядеть выражение его лица. Он подходил все ближе и ближе, и мне стало видно чуть косые брови и орлиный нос. И омрачавший его лицо суровый взгляд. Он убрал руку с меча на боку.

— Что… — Не сумев подобрать нужных слов, он сверлил меня взглядом. А затем провел ладонью по своему изможденному лицу. — Мать все тебе рассказала, да?

— По чистой случайности.

Он посмотрел поверх моего плеча, и я знала, что он не увидел того, что хотел увидеть, — ни тебе тени столицы, ни поблескивания реки Хан. Мы ушли слишком далеко от города, чтобы имело смысл возвращаться.

— Пошли, — тем не менее сказал он. — Я отведу тебя домой.

Но я будто в землю вросла.

— Мы в пути уже часа два, не меньше. Два часа у вас уйдет на то, чтобы проводить меня до дома, и еще два, чтобы вернуться обратно. День практически закончится и пройдет впустую. — А затем добавила: — Приговор медсестре Чонсу вынесут меньше чем через четыре дня. А когда вы доберетесь до Тамяна, останется всего два. И вы не успеете вовремя вернуться и убедить в своей правоте командира Сона. Вам нельзя терять время.

Оджин стоял неподвижно, спиной ко мне, и смотрел в направлении реки Хан. Судя по его напряженным плечам, сдаваться он не желал.

— Нам придется пройти через дюжину деревень, — предупредил он, — миновать реки и горы. В дороге тебе только хуже станет.

— Это не важно; я ыйнё и могу о себе позаботиться.

Он не сдвинулся с места.

— Я сама выбрала этот путь, — сказала я, повысив голос. — Это единственный путь, по которому я сейчас могу идти, и вы не должны меня его лишать.

Плечи Оджина поникли, и, развернувшись на пятках, он прошел мимо, не глядя на меня.

— Ты совершенно невыносима, — сказал он, когда я его догнала.

— Меня трудно выносить, потому что я права, наыри? — вежливо поинтересовалась я.

— Да. — Он против воли улыбнулся. — Ты права, медсестра Хён. Ты всегда права.

Дальше мы шли молча. Я надвинула шляпу пониже, чтобы скрыть довольную улыбку. Рядом с Оджином даже горы казались мне выше, а в окружении лугов с колышущейся травой мы как будто очутились в нашем собственном маленьком мире, где было легко забыть — пусть на кратчайший миг — об отчаянном положении, в котором мы оказались, и о печали, все еще пронизывающей меня.

— Значит, вы знаете, что Минджи сейчас в Тамяне, — сказала я какое-то время спустя. — А как тамо Сульби и медсестре Оксун удалось выяснить это?

— Полагаю, мама рассказала тебе и об этом.

— Не вдаваясь в детали.

— Медсестре Оксун стало известно, что отец Минджи не так давно обращался к другому врачу. Вероятно, он был ранен во время своего короткого путешествия в Тамян. Мне показалось странным, что он уехал в Тамян сразу после резни в Хёминсо, и я выяснил, что у него там есть родственница, хотя и дальняя. Вчера я спросил его об этом, он побледнел и стал умолять меня не вмешивать ее в расследование, сказал, они не хотят, чтобы ее арестовали и пытали, как медсестру Чонсу. И это подтвердило имевшиеся у меня подозрения.

Все мое тело до кончиков пальцев начало покалывать. Я крепко сцепила руки.

— Мы обязательно узнаем, что же произошло той ночью, — прошептала я. — Ведь жертвы из Хёминсо сопротивлялись убийце, и если тот был в маске — или что там еще было у него на лице, — наверняка кто-нибудь из них мог ее сорвать.

— Я тоже на это надеюсь, — отозвался Оджин. — Надеюсь, что Минджи видела мельком лицо преступника.

— А если нет?

— Тогда мы спросим, не слышала ли она его голос. Убийца — мужчина или женщина? А если ей неизвестно и это, мы зададим вопрос, который беспокоил меня с самого начала: как ученица Минджи умудрилась не стать жертвой резни?

Тем временем над нашими головами начали сгущаться темные облака, зарядил мелкий дождик. Вот-вот должен был подняться ураган. Мы вошли в лес у подножия горы и зашагали по извилистой тропе, по которой много кто ходил до нас, как вдруг я разволновалась. Тропа казалась бесконечной, нас и Тамян как будто разделяла вечность.

— Приближается гроза, наыри, — сказала я. — Когда мы доберемся до какого-нибудь городка, давайте возьмем напрокат лошадей, иначе наше путешествие окажется слишком уж долгим. — Я развязала дорожный мешок и достала монеты. — У меня хватит на них денег.

— Они не понадобятся. За горами есть город, в котором имеется отделение полиции, — ответил он. — И я возьму лошадей там. — Он немного помолчал. — Ты умеешь ездить верхом?

— Да.

— Нам предстоит долгое путешествие на лошадях. Если у тебя заболит плечо, ты не преминешь сказать мне об этом?

— Да, — солгала я.

— И тебе потребуется что-нибудь, чтобы защищаться. В этих местах шастает много бандитов и диких зверей.

— У меня кое-что есть. Кинжал. Мне его подарила мать.

— Правда? Дай взглянуть. — Он взял у меня серебряный футляр, вынул кинжал из ножен и, присмотревшись, чему-то сильно удивился. — Он из военного округа Пёнён, где были выкованы лучшие ножи чандо. Ты уверена, что ты безразлична своей матери? Потому что тогда очень странно, что она купила тебе такую вещь.

Я вздохнула.

— Я была не совсем права насчет нее. — Мне вспомнились ее слова. — Мать рассказала мне, почему дала мне такое имя.

— Правда? Горю нетерпением узнать, почему кто-то сподобился назвать свою дочь Пэк-хён. «Добродетельный старший брат».

И снова я ощутила какое-то