Апрельский кот - Татьяна Веденская

– Думаю… я возьму брауни, – Лиза сбросила куртку и плюхнулась обратно на стул. – Или нет. Возьму арахисовое пирожное с карамелью.

– Возьми оба, – улыбнулась я. И в этот момент стало легче, словно с плеч свалилась огромная бетонная плита, которую я носила все это время, боясь пошевелиться, чтобы «не придавило». Я люблю Игоря. Какая нелепица. Сердце сжалось от боли, перед глазами появилось его спокойное, слегка насмешливое лицо, темные, цвета хаки глаза. Любовь нечаянно нагрянет. Ничего. Как-нибудь переживу. Когда-нибудь отпустит. Мы сидели с моей любимой младшей сестрой в кафе, ели пирожные и разговаривали о том, какая она все-таки «сука-любовь».

Потом я уехала, на минуточку заскочила домой, чтобы взять спортивную форму и кроссовки. Рана еще кровила при резких движениях – когда я вспоминала Игоря, его улыбку, то, что он делал со мной прошлой ночью, но тут же закрывала глаза, вспоминала мой лужок с цветами, и становилось немного легче.

– Фая, ты уезжаешь? – спросила мама, поймав меня в коридоре. – Опять не будешь ночевать дома?

– Нет, мам, я на тренировку. Приеду поздно, но приеду точно.

– Свежо предание. Между прочим, мне волноваться нельзя. И вообще, если ты на больничном, какие могут быть тренировки?

– Реабилитационные, – усмехнулась я, вытряхивая из рюкзака все лишнее, чтобы запихнуть туда форму. На кровать выпал черный аппарат, как какой-то ядовитый жук. Я отпрянула, и краска снова залила мне лицо. Орудие пытки, а не средство коммуникации. На часах было без пятнадцати семь. Скоро, очень скоро мой Апрель придет домой, откроет двери в свою безликую крепость, посмотрит на неровно застеленную кровать, на сухое деревце, на пустоту, в которой ничто не напоминает обо мне. И что он сделает? Пожмет плечами, включит на кухне телевизор, может быть, со звуком – меня же нет, говорить же не с кем. А потом, на работе, нам будет неловко встречаться взглядами – как это бывает с людьми, кто переступил черту, кто видел друг друга голыми. Я облизнула пересохшие вдруг губы и отошла от кровати, не трогая телефон. Он был отключен, и я боролась с желанием включить его, посмотреть, не звонил ли мне кто. Я сказала себе: даже если он позвонит, что это меняет? Я же знаю себя, все равно все разрушу. Я так боюсь проиграть, что не стану и выходить на старт. Так что – я ушла из дома, оставив телефон и слезы там, на кровати. Сашка встретил меня у метро.

– Ого, для больной ты выглядишь отлично! – сказал он, вынимая из-за спины длинную красную розу. Я рефлекторно приняла ее у него и тут же поняла, что это была плохая идея.

– Красивая, – сказала я грустно, глядя на розу.

– Как и ты, – ответил Саша. – Ну что, поехали? – И он открыл передо мной дверцу. Я стояла, будто застыв перед невидимой преградой. Лиза сказала – это было бы намного проще, но она ошибалась и противоречила самой себе. Было бы намного проще, если бы я любила Сашу, но люблю другого. И изменить этого я не в силах. Даже если от этого мне больно. Тьфу ты, как же жаль. Я обернулась и посмотрела на Сашу. Такой хороший друг. Вот кто он мне – хороший друг. С чего вообще я решила, что мы можем стать кем-то большим? За столько-то лет…

– Саша, послушай, – пробормотала я, и он тут же нахмурился, склонив голову.

– Значит, нет? – перебил меня он, а затем натянуто улыбнулся. – Вот черт. А я надеялся…

– Я тоже, – кивнула я, чем окончательно запутала Сашу. – Мне так жаль. Я теперь не могу поехать с тобой, верно?

– Не знаю. Я не думал об этом, – покачал головой он. – Это ведь глупо. А ты хочешь?

– Да.

– Вот ведь, – и Саша застыл перед своей дверью, тоже полный раздумий.

– Слушай, а мы не можем сделать вид, что ничего этого не было? – спросила я. – Вот было бы здорово. Поедем, постучим. Завтра придем на работу, и ты будешь шутить надо мной, а я отпущу тебя пораньше. Блин, я совершенно не хочу это потерять из-за какой-то розы.

– А, правда, почему?! – рассмеялся Саша. – И я не хочу. Кто еще меня отпустит с работы? Поехали, Файка. Буду учить тебя закрытому хвату. Значит, тебе и правда нравится бадминтон? Вот же чудеса! Да это даже лучше, чем роман. Бадминтон – это навсегда.

– Вот! Когда ты прав, Сашка, ты – прав! – рассмеялась я, усаживаясь в машину.

Мы возвращались обратно поздно, было около половины двенадцатого ночи, и я понимала, что мама спустит на меня всех собак. Но после почти трех часов бадминтона я была как пьяная, причем в самом лучшем смысле этого слова. Легкость в теле, слегка усталые мышцы, и я хотела улыбаться и спать. Замечательное состояние, даже почти перестала думать о том, что произошло вчера. Вернее, в своем просветлении я сидела рядом с Сашей в его машине, держала в руках бессмысленный, но все равно приятный цветок и думала: «Ну подумаешь, провела с Игорем ночь». Я думала: переживу. Перетрется. Забудется. Это же – не прожить вместе пять лет.

Сашка травил анекдоты, рассказывал, что «по статистике, каждая девятая бадминтонная ракетка ломается о голову бадминтониста». Я хохотала, заверяя Сашу, что, хоть он и хороший парень, и программист неплохой – знает, что такое ассемблер, – но преподаватель из него никакой. Ибо ожидать от такой во всех смыслах средней девушки, как я, что она с первого раза поймет, чем отличается открытый хват ракетки от закрытого, – это абсурд и несуразица.

– Абсурд и несуразица – это твои нелепые прыжки, когда ты бьешь ракеткой по воздуху уже после того, как волан улетел, – хмыкнул Саша, выпуская меня из машины около моего дома.

– По-моему, та ракетка, что ты мне дал сегодня, была как раз девятая. Рискуешь, Сашечка, – ответила я, вытаскивая из машины рюкзак с формой и цветок.

– Нужно вообще купить тебе ракетку. У тебя когда день рождения?

– А так, значит, без дня рождения мне ракетку подарить нельзя?

– Буду думать над этим. Просто ты-то в этот раз так угадала с подарком на день рождения мне! Хочется ответить тем же. Ладно, вали, Фая.

– Спасибо за вечер, – пробормотала я, похлопав Сашку по плечу, а потом, после того как его машина отъехала, я развернулась и пошла к родному подъезду. Как вдруг боковым зрением заметила нечто, что повергло меня в глубокий шок, вызвав заново то, чего я так боялась: дрожь в ногах, тремор в руках, затруднение дыхания, учащение сердцебиения и нарушение способности мыслить. На парковке почти напротив моего подъезда я заметила вишневый «Опель». И только было попыталась убедить себя, что мало ли в Москве вишневых «Опелей», как дверь машины со стороны водителя раскрылась и предо мной возник образ бледного, кажется, злого Малдера. Что он тут делает? Мой лужок вдруг потемнел и скукожился и снова свернулся до размера черного мобильного телефона. Игорь ждет тут меня? Он звонил? Когда? По закону Мерфи, как обычно, именно после того, как я отключила телефон и бросила его дома?

– Смотрю, ты время зря не теряла, – сказал Игорь, по-прежнему стоя около своей машины. Его голос звучал так, словно он был в бешенстве. Это было поразительно, странно и необъяснимо. Но потом я проследила за его взглядом и увидела большую красную розу в моих руках. Затем растерянно и беспомощно посмотрела на Игоря и сказала фразу, которую никто никогда не должен говорить ни при каких обстоятельствах, ибо эта фраза что угодно делает только хуже.