Я буду первым - Натали Лав

Платон

Этот день был идеальным, пока отплыв от Еленки, я не услышал, как она меня зовет. Обернулся, и сердце перестало биться. Лена тонула. Беспомощно уходила под воду. Я бросился к ней. Кровь грохотала в ушах. Движения были резкими. Но я думал лишь о том, чтобы успеть. Ее спасло то, что она несколько раз выныривала на поверхность.

Я успел. Подхватил ее, когда она ушла в очередной раз под воду. Вытащил на поверхность и обнаружил, что она без сознания. Поплыл с ней к берегу. Неужели захлебнулась? Нет, нет и нет. Вынес из воды на руках. К нам торопились спасатели. И только опустив Еленку на песок, заметил, что купальник внизу в крови. Кровь была у нее на ногах. Ее кровь была на мне.

Липкий, противный страх сжал все внутри. Спасатели — мужчина и женщина тоже уже поняли, что все гораздо серьезнее. Женщина проверила пульс. Он был. Значит, не захлебнулась. Мужчина сделал звонок. И я увидел, как к нам торопятся медики с носилками.

Они что-то начали спрашивать по-испански. Я ответил по-английски.

Дальше шли стандартные вопросы:

— Какой срок?

— Семь месяцев.

— Патологии?

— Не знаю, — ответил, проклиная, что был все это время не с ней.

Только бы обошлось. Только бы…

— Вы кто ей?

— Муж, — слово слетело само собой.

— Вашу жену надо срочно в больницу. Похоже на отслойку плаценты.

Не очень разбираюсь в этих медицинских терминах, да и времени разбираться нет.

— Нужна срочная госпитализация. С нами поедете?

— Да, конечно. Все, что успеваю сделать, это подхватить сумку с вещами, которую мы бросили на пляже. Там телефоны, ключи от машины.

Лена так и не приходит в сознание. Кровотечение продолжается.

По приезде в больницу, ей делают узи. И сразу же забирают в операционную. Ко мне выходит администратор — молодая женщина, которая начинает заполнять бумаги и спрашивает про медицинскую страховку. Объясняю ей, что нас забрали с пляжа, и документов при себе нет. Вернее, они есть в автомобиле. Но оставить сейчас Лену одну не могу. Мне кажется, что случится что-то непоправимое. По поводу страховки объяснить вообще ничего не могу. Ну, не знаю я. Спрашиваю, что с девушкой.

К нам подходит врач, который говорит, что нужно срочно делать кесарево, потому что началась полная отслойка плаценты. И у Лены обширное кровотечение. И внутреннее тоже. Но если нет страховки, то им нужны разрешение на операцию и полная оплата. Я готов уже его придушить, но сдерживаюсь, отвечаю, что произведу полную оплату их услуг прямо сейчас. Он называет сумму, я через телефон перевожу деньги с валютного счета. Хорошо, что телефон на пляже не забыл. Доказывать что-либо в чужой стране и требовать медицинской помощи мне не приходит в голову, потому что четко понимаю, время слишком ценно сейчас.

Самого потряхивает. Меня оставляют дожидаться исхода операции. Ленин телефон уже несколько раз звонил. Достаю его из пляжной сумки, отвечаю на вызов, потому что на экране фотографии Давлатовой и подпись "мама".

— Алло.

— Кто это? Где Лена? — она словно чувствует, что все плохо, а потом, не дав мне возможности ответить, снова спрашивает, — Платон, ты?

И уже более напряженно?

— Где Лена?

Хорошо хоть не кричит сразу — "Что ты сделал?!"

Но она имеет право знать.

— Лена в операционной. У нее началась отслойка плаценты, когда мы были на пляже.

По ту сторону устанавливается тишина.

— Как она? — наконец, тихо спрашивает.

Мне и тут ее порадовать нечем.

— Не знаю. Жду, когда закончится операция. Ей делают кесарево.

— А ребенок?

— Ничего пока не известно.

Я бы и сам хотел знать, что с дочкой и ее мамой все в порядке.

В этот момент слышу уже другой голос с рычащими интонациями;

— Если ты и здесь каким-то боком успел отметиться, то я тебя своими руками утоплю у побережья Испании.

Давлатов.

— Я ни при чем. Не знаю, из-за чего это случилось. И в любом случае, я бы ей ничего плохого не сделал.

Необходимость оправдываться раздражает, но и позволить им думать невесть что не хочется.

— Мы вылетаем, — бросает он резко и отключается.

Единственное, что мне остается, это ждать. Заставляю себя сидеть на месте. Зарываюсь руками в волосы и еле сдерживаюсь, чтобы не заорать.

Через полтора часа ко мне выходит врач.

— С Вашей женой все более-менее в порядке. Ее вовремя привезли. Кровопотеря, конечно. Но мы сделали переливание. Сейчас она под наркозом, спит.

— А дочь? — вынуждаю себя спросить, хоть все и замирает внутри.

— Жива. Но ребенок недоношенный. Ее поместили в кувез. И Вы должны понимать, ребенку потребуется специальное лечение и уход. Вес всего 1600 и рост 35 см. Патология легких. Надо смотреть. Современная медицина хорошо справляется с такими случаями, поэтому будем надеяться на лучшее.

Щемящее чувство тоски сжимает сердце.

— Можно ее увидеть?

— Только через стекло. Вас проводят.

Медсестра ведет меня в специальное отделение для новорожденных. Там стоят кувезы. Она указывает мне на тот, в котором лежит моя дочь. И в это мгновение я понимаю — моя жизнь изменилась навсегда. И никогда не будет прежней. Потому что для девочки, что лежит там, я сделаю возможное и невозможное.

Она такая маленькая. Очень маленькая. Я лишь надеюсь, что она сильная, как ее мама.

Потому что силы ей понадобятся. Она обязательно выживет. По-другому никак.

Еленка

Меня приводит в чувство ощущение тревоги. И тошнота. В теле странное онемение. Комок рвоты подкатывает к горлу, но я не могу подняться. На меня накатывают один за одним рвотные спазмы. Однако тело не принадлежит мне. И я ничего не могу сделать. В тот же миг чьи-то сильные руки подхватывают меня за плечи и поворачивают на бок.

— Блюй на пол. Вытрут, — командует мне мужской голос.

Меня выворачивает какой-то слизью. Я открываю глаза и вижу Платона, который придерживает меня. Мысли ленивые и неповоротливые ворочаются в голове. Понемногу начинаю ощущать собственное тело, которое болит. Всё, от пяток до макушки. Особенно сильно болит в области живота. Рука тянется туда на инстинктах, но Платон перехватывает её.

— Э. нет. Так делать не надо.

Я затихаю на краю больничной койки, а он салфеткой вытирает мне губы. Как маленькой. Потом протирает лицо.

Тут меня и сносит паника. Что с моим ребенком? Силюсь произнести вопрос, но и язык меня не очень хорошо слушается.

Все же мне удается выдавить из себя:

— Дочка?

Мужчина напротив напрягается.

— Лен, ты только не нервничай. Тебя прокесарили.

Поэтому так болит живот? Но… Ужас сжимает сердце, холодом