Один на дороге - Владимир Михайлов

Она обернулась ко мне, надменно подняв брови, ничуть не удивившись, словно весь день знала, что именно здесь встретит меня, — или я ее, какая разница, — точно в этот час, ни минутой раньше, ни минутой позже. Нет, она не топталась перед домом в ожидании, это я понял сразу: замерзла бы в своей одежке; но выглядела, словно только несколько минут назад вышла из теплого помещения и пошла спокойненько по улице, зная, что вот сейчас я налечу, схвачу за руку, и она высокомерно глянет на меня.

— Пустите, — сказала она спокойно и негромко. — Не желаю вас видеть. Пустите.

— Знаете, Ольга, — сказал я, не выпуская ее руки, лишь ослабив хватку, — это просто свинство. Хоть бы позвонили, записку написали…

— Зачем? — все так же отстраненно полюбопытствовала она. — Я никогда никому не навязывалась и, надеюсь, никогда не придется. Вы сказали, что нам встречаться больше незачем. Я, по-моему, поняла это правильно, такие слова трудно понять превратно. И сделала так, чтобы вам не пришлось менять свои намерения. Ну, пустите же.

Я выпустил ее руку, и мы пошли рядом — она все так же не спешила.

— Почему это вы решили, что я изменю свои намерения?

— Разве не так?

— Нет.

— Что же вы налетаете на меня на улице? Хватаете за руку и устраиваете сцену?

— Да просто потому, что я волновался. Исчезли, и все. В чужом городе. Могу я просто волноваться за вас, как полагаете?

— Волнуйтесь, сколько угодно. Как видите, не пропала.

— А позвольте спросить: где же вы провели ночь?

— Допустим, там же, где и с вами.

— В аэропорту? Вранье. Я был там два раза.

— Тяжкая вещь — чувство долга, правда?

— Не язвите. Да, у меня есть чувство долга, и я ощущаю определенную ответственность за такое вздорное и безрассудное существо, как вы. Слава богу, что хоть в эту ночь не произошло ничего страшного…

— Да? Откуда вы знаете?

Я опешил.

— То есть как? Ну, Ольга, знаете ли…

— По моему благополучному виду? Да ведь вы меня совершенно не знаете. Может быть, я как раз так и выгляжу, проведя ночь в случайной постели.

— Нет, — мотнул я головой. — Нет, вранье. Не валяйте дурака, Оля. Я не забыл, какой нашел вас на кладбище…

— Скажите это как-нибудь иначе. Не то я начинаю чувствовать себя покойницей, которую воскресил не кто иной, как вы.

— Ладно, не буду про кладбище. Просто знаю, что вы совершенно не такая. И не морочьте мне голову…

— Нет, буду!

— Зачем?

— Потому что вы ужасный человек. И мне хочется не то что морочить вам голову — мне хочется бить вас кулаками, понимаете?

— Оля, за что? Такая кровожадность…

— За то, что если вы вдруг заявляете женщине, которая вам нравится, и даже очень нравится, что вы больше не собираетесь встретиться с нею, и на вашей глупой физиономии написано, что вы счастливы, сбросив с себя столь тяжкое бремя, — и после этого вы даже не находите нужным позвонить перед сном и справиться, как же эта женщина чувствует себя в чужом доме, расставшись с вами, единственным здесь человеком, к которому она хоть как-то привыкла… За то, что вы просто трус — испугались каких-то осложнений и удрали. Испугались, что я повисну на вас — или наоборот, что еще немного — и вы не сможете отойти от меня…

— Ольга, помилуйте… Во-первых, почему вы решили, что понравились мне, и даже очень, как вы говорите, понравились, и что я испугался, что не смогу отойти от вас…

— Да потому, что это так и есть, и я это прекрасно чувствовала, да и вы тоже, хотя даже сейчас делаете вид, что это для вас новость. В общем, вы повели себя не как мужчина. И поэтому вас стоит поколотить. Вообще, я вас презираю. И теперь, когда я вам все сказала, оставьте, пожалуйста, меня в покое.

— Хорошо, — ответил я, продолжая идти рядом с нею, и взял ее под руку на всякий случай, чтобы она вдруг не исчезла где-нибудь так же неожиданно, как и возникла. — Оставлю. Только сначала скажите, как улаживаются ваши дела и куда вы направляетесь.

— Дела мои прекрасны. Завтра я уеду.

— Получили деньги?

— На дорогу хватит. Вы удовлетворены?

— Допустим. А второй вопрос?

— Куда я направляюсь? Спать.

— Я спросил не «зачем», а «куда».

— Туда, где была этой ночью.

— Ольга! Я бы все-таки попросил вас…

— Я лишь ответила.

— Знаете что? Вы правильно подметили во мне сильно развитое чувство долга. И поэтому я вас никуда не пущу.

— Ого! А это в ваших силах?

— Вы сомневаетесь?

— Если вы захотите тащить меня силой, я просто закричу.

— Нет, я не имел в виду силу. Но поскольку вам нужен ночлег…

— По соседству с вами, в том же номере? Но в гостиницу вы меня не поведете, насколько я вас уже знаю. Что же еще?

— А вот что. — Я старался говорить спокойно и рассудительно. — У нас, как видите, есть о чем поговорить…

— Я вижу? Что-то пока…

— Да обождите же… Есть — потому что… Потому что в ваших предположениях вы не совсем неправы. И я не хочу, чтобы вы исчезали так, растворялись в пространстве. Сейчас мы поедем в одно место, где нам будет удобно, и мы сможем поговорить без помех.

Она пристально взглянула мне в глаза.

— Хорошо. Но если вы еще раз посмеете поступить со мною так… исчезнуть вдруг, без доброго слова, без ничего, — вот тогда вы уж точно меня никогда больше не увидите.

Мы дождались автобуса. Он был набит, сидячих мест в этих машинах до обидного мало, и мы остались на площадке, около заднего окна. Нас основательно зажали; дачный сезон, видимо, еще не кончился, и люди мигрировали за город, хотя вечернее прибалтийское небо стало и совсем мрачным. Автобус полз по улице Ленина, и с каждой остановкой дышать становилось все труднее. Я сопротивлялся как мог, и все же в конце концов меня прижали к Ольге. Хоть бы она повернулась боком, подумал я; но сейчас это было уже невозможно, следовало думать раньше. Всем телом я ощущал ее дыхание. Наверное, и она — мое. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул, касаясь лицом ее волос.

— Говорите же что-нибудь! — тихо попросила Ольга.

— Не знаю… — с трудом пробормотал я. — Не умею… Спрашивайте. Я буду отвечать.

— Хорошо… Почему вы не сказали мне, кто вы такой на самом деле?

— Кто же я такой?

— Военный. Офицер.

— Вы не спрашивали.

— Это не ответ.

— Вы были для меня случайной знакомой. Ни к чему было говорить.