Лабиринт смерти - Филип Киндред Дик

— Сюда никто не приходит, — сказал Ник.

— Никогда. Его бы совсем уничтожили, но у Грэма есть о нем какие–то теплые воспоминания. Наверное, он играл здесь ребенком. — Она подняла голову и удивленно спросила: — Можешь представить Грэма младенцем? Или Провони, если уж на то пошло? Знаешь, зачем я тебя сюда притащила? Затем, чтобы мы могли заняться любовью.

— Ого! — вырвалось у Ника.

— Ты не удивлен?

— С тех пор, как мы встретились, каждый из нас уже думал об этом, — ответил он. Так, по крайней мере, было для него; он подозревал это и в ней, хотя она, конечно, могла бы это отрицать.

— Можно я тебя раздену? — спросила она, роясь в карманах его пальто в поисках чего–нибудь ценного, что могло бы выпасть и затеряться в траве. — Ключи от машины? — спросила она. — Идентабели? Ох, ну что за черт. Сядь–ка. — Он сел, и она сняла с него пальто, которое аккуратно положила на траву рядом с ним. — Теперь рубашку, — сказала она и продолжала в том же духе, пока не раздела его догола. А потом принялась за свою одежду.

— Какие у тебя маленькие груди, — прошептал Ник, едва различая ее в тусклом свете звезд.

— Слушай, — тут же отозвалась она, — для тебя, кажется, это в порядке вещей.

Это тронуло его.

— Нет, конечно нет, — ответил он. — Я не хочу, чтобы ты это делала… — Он положил руку ей на плечо. — Ведь все из–за того, что здесь ты занималась этим с Дэнни. «Для тебя, — подумал он, — это может быть каким–то возвратом в прошлое, а для меня… перед глазами у меня какой–то призрак: юноша с лицом Диониса… вся эта жизнь, погубленная как раз вот так». — Это напоминает мне отрывок одного стихотворения Йитса, — сказал он. Потом он помог ей снять квазиорговый свитер: снимать его было куда сложнее, чем надевать, поскольку он прилегал по всем изгибам тела.

— Лучше бы я просто опрыскалась краской, — заметила Чарли, когда свитер был снят.

— Тогда бы ты не получила фактуру ткани, — возразил Ник. Он замялся на секунду, потом с надеждой спросил: — Тебе нравится Йитс?

— Он был до Боба Дилана?

— Да.

— Тогда я и слышать о нем не хочу. Насколько мне известно, поэзия начиналась с Диланах а потом постепенно приходила в упадок.

Совместными усилиями они избавились от остатков одежды; какое–то время они просто лежали голые на холодной влажной траве, а затем одновременно подкатились друг к другу; он оказался наверху, обнял ее и стал внимательно разглядывать ее лицо.

— Я уродка, — заявила она. — Правда?

— Ты так считаешь? — ошеломленно пробормотал он. — Да ты что — ты одна из самых привлекательных женщин, каких я вообще встречал.

— А я не женщина, — безапелляционно выдала она. — Я не могу отдавать. Я могу только брать, но не отдавать. Так что ничего от меня не жди — кроме того, что я сейчас здесь.

— Это изнасилование несовершеннолетней, — немного погодя сообщил он ей.

— Да посмотри — настал конец света, — стала втолковывать ему Чарли. — Нами овладевает, разрушая неврологически, какая–то неуничтожимая тварь. Так какой же пидор в такое время соберется привлечь тебя? И в любом случае должна быть подана жалоба, а кто этим станет заниматься? Кто будет свидетелем?

— Свидетелем, — повторил он, на мгновение крепче прижав ее к себе. Системы слежения ПДР… Наверняка у них установлена такая в Центральном парке, хоть он ими и почти забыт. Он отпрянул от нее, а затем вскочил на ноги. — Быстро одевайся, — бросил он, подбирая свою одежду.

— Если ты подумал, что у пидоров тут есть монитор…

— Именно.

— Будь уверен, все они смотрят на Таймс–сквер. Кроме их Новых Людей — например, директора Барнса. Те присоединяются к уже поврежденным. — Вдруг ее осенила мысль. — А ведь достанется и Уиллису Грэму. — Она села, погрузив руки в свои взъерошенные, влажные от травы волосы. — Жаль, — сказала она, — а мне он чем–то нравился. — Она стала подбирать свою одежду, но затем бросила ее на землю и умоляюще проговорила: — Ну посмотри же, Ник. Никакое ПДР и не думает нас свинчивать. Знаешь, что я сделаю… возьми меня еще ненадолго — может, хоть минуток на пять. И можешь прочитать мне — как его там? — то стихотворение.

— Ты же знаешь — у меня нет с собой книги.

— А так ты его не вспомнишь?

— Думаю, вспомню. — Страх поднимался у него в груди, заставляя его трепетать, пока он снова снимал с себя одежду и приближался к распростертой на траве девушке. Обняв ее, он сказал: — Это грустное стихотворение; я просто думал о Дэнни и об этом пятнышке, куда вы раньше прилетали на своей «Корове». Здесь словно похоронен его дух.

— Ты делаешь мне больно, — пожаловалась Чарли. — Постарайся помедленнее.

Потом он снова поднялся. И принялся методично вдеваться.

— Я не могу позволить себе, — пояснил он, — попасть в лапы этим рыщущим за мной убийцам, этим черным пидорам.

Она даже не пошевелилась. А потом попросила:

— Прочитай мне стихотворение.

— А ты оденешься? Пока я буду его читать?

— Не–а, — отозвалась она, закинув руки за голову и разглядывая звездное небо. — Провони явился оттуда, — сказала она. — Боже мой, я просто черт знает как счастлива, что я не Новый Человек… — Она вдруг жестко процедила: — Он правильно делает, и все же… просто нельзя их не пожалеть — этих Новых Людей. Лоботомированных. Нет у них больше узлов Роджерса — и еще Бог знает чего. Хирургия из космоса. — Она рассмеялась. — Давай все это подробно опишем и назовем «Космический хирург с далекой планеты». Идет?

Он ползал на четвереньках, собирая ее вещи. Сумочка, свитер, нижнее белье.

— Я прочту тебе стихотворение, и тогда ты поймешь, почему я не могу бывать там, где бывали вы с Дэнни; я не могу заменить его, став чем–то вроде нового Дэнни. А то ты начнешь давать мне его бумажник, который, верно, припрятан где–нибудь, как страусиная голова, его часы «Критерион», его сногсшибательные запонки… — Он прервался. — «Пусти — я должен уходить туда, где волнами нарциссы, лилии…» — Он замолчал.

— Продолжай, — сказала она. — Я слушаю.

— «Лилии, где бедный фавн лежит под сонною землей — увенчан век его, — но там все мнится мне…»

— А что значит «мнится»? — спросила Чарли. Он не обратил внимания и продолжал:

— «Все мнится мне: выходит он в росе купаться по утрам и растворяется, как дым…» — «Пронзенный пением моим», — мысленно досказал он. Но вслух ему этого было не произнести — слишком это его трогало.

— И тебе нравится? — спросила Чарли. — Такая старая дребедень?

— Это мое любимое стихотворение, — буркнул Ник.

— А тебе нравится Дилан?

— Нет, — покачал он головой.

— Прочти мне еще стихотворение. — Уже одетая, она села рядом с ним, обняв руками колени и положив на них голову.