Горестная история о Франсуа Вийоне - Франсис Карко

Франсуа встал, вышел с постоялого двора и зашагал по полевой дороге: он испытывал неодолимую потребность сбросить напряжение, всей грудью вдохнуть прозрачный осенний воздух. И почти всю ночь он шел под этой блаженной, невесомой, воздушной сенью тьмы. Природа не немотствовала: поля и луга по обе стороны дороги, купы деревьев, кажущиеся бесплотными на фоне неба, округлые пригорки, залитые мягким, холодно-млечным светом луны, а над головою звезды, что как муравьи расползлись по небесному своду, — все они что-то говорили Франсуа. Он не понимал их языка. Но он слушал и душой уносился за черный горизонт, куда-то вне реальности и бытия, ощущая, как внутренний его голос отвечает глубинной сладостной мировой гармонии, и перед глазами у него проходили годы юности, которые он оплакивал, и еще тысячи и тысячи годов, прошедших до его появления на свет, растаявших, рассеявшихся, как пыль, исчезнувших навсегда. И тут ему вспомнилась баллада, которую он сочинил, когда продавал по деревням лубки и гравюры. Он стал декламировать ее и чувствовал, как тело его бьет дрожь; он кричал ее камням и звездам, как некогда кричал человеческим существам, и опять, как тогда, не услышал в ответ ни слова. Всей своей душой, всей своей жалкой бренностью он вопрошал:

Кто знает это? Где все они? В каких пределах? Франсуа думал, что ему это известно, но голос, звучавший в нем, говорил «нет», когда он спрашивал его, и все, что его окружало и еще миг назад, казалось, готово было открыть ему тайну своего существования, смолкло — онемело, оглохло, стало непостижимо и непроницаемо. Но почему? Почему все молчит, не отвечает? Уж не сошел ли он с ума? Франсуа остановился, склонил голову, и некоторое время стоял так в ожидании, но в конце концов, усталый, подавленный, опустился на кучу палых листьев под придорожной живой изгородью и уснул; засыпая, он думал, что и эти листья на некоторое время обрели покой, но завтра, быть может, налетит ветер, подхватит и унесет их по своей прихоти неведомо куда, и они даже следов не оставят на своих воздушных путях.

Что ж, такова общая судьба. И разве его, когда он с зарею отправляется в путь, не гонит чувство беспокойства, что и является причиной его несчастий? Ну конечно же! И он не может противиться ему. Он вынужден покоряться его прихотям, срываться с места, куда-то нестись, падать, подниматься — и порой только одному Богу ведомо, в каком состоянии! — и снова срываться, и снова бежать, и снова падать, падать, падать… И тут Франсуа и впрямь упал. Вот ведь не везет! Из-за этого дурацкого падения он впал в мрачнейшее состояние духа, но сказал себе, что нечего так огорчаться из-за всяких глупостей, улыбнулся, а через несколько секунд даже радостно рассмеялся: он увидел впереди Шартр.

— Значит, я верно иду! — воскликнул он.

В Шартре ему пришлось наняться к писцу, чтобы заработать немножко денег, так что он задержался на неделю в этом городе, где, на его беду, у многих дверей стояли девки и делали ему знаки, зазывая к себе. Тщетно Франсуа пытался бороться с собой. Словно какой-то таинственный недуг точил его, принуждал замедлить шаг, робко отвечать на их призывы, которые они обращали к любому проходящему мимо, а потом уверять себя, что, несмотря на его вид, он, видно, не так уж и противен женщинам. Да что он, все напрочь забыл? Или совсем спятил? В конце концов он остановился и спросил у одной потаскухи, не хочет ли она позабавиться с ним?

— А чего? — ухмыльнулась она. — Давай заходи.

Франсуа вошел. Девка захлопнула дверь; Вийон огляделся вокруг, и, видимо, комната своим видом напомнила ему места былых его подвигов, потому что ни с того, ни с сего он начал рассказывать этой потаскухе, что сам он из Парижа, его там каждая собака знала да и до сих пор еще помнят.

— Ну и хорошо, — отвечала его подруга. — А деньги у тебя есть?

— После, после, — пробормотал Франсуа.

Он подошел к ней, сгреб и стал подталкивать к кровати, но она отбивалась и требовала, чтобы она сперва заплатил: драное, грязное платье да и вообще весь его вид не внушали ей доверия.

— Дудки! — хрипел Франсуа. — Денежки потом.

Она пригрозила, что будет кричать, если он ее не отпустит, и тогда он стиснул ее еще сильней, заткнул ладонью рот, попытался, совершенно остервенев, завалить на кровать, но она укусила его за руку, да так сильно, что он вскрикнул и снова набросился на нее.

— Ах, ты так! — истошно завопила она. — Разбойник! Прощелыга! Караул! На помощь! Убивают!

Франсуа замахнулся.

— Ты сейчас у меня заткнешься! — прошипел он сквозь зубы. — Погоди, шлюха поганая! Ты меня узнаешь…

Но девка вырвалась из его объятий, распахнула дверь и припустила по улице, отчаянно крича и призывая народ на помощь. Франсуа побежал за ней и почти уже догнал, но тут перед ним вырос какой-то верзила.

— Ты чего? — попытался оттолкнуть его Франсуа… — Эта тварь…

— Она моя… — буркнул верзила и, зажав Франсуа в угол, несколько раз врезал ему, в основном под дых.

Франсуа захрипел, согнулся, попробовал распрямиться и медленно, судорожно пытаясь вдохнуть воздух, сполз на землю.

— То-то, — бросил верзила. — Попробуй только еще раз сунуться сюда, пожалеешь, что на свет родился.

Франсуа промолчал. Он с трудом поднялся на ноги и, понурив голову, побежденный, униженный, под издевательский смех поплелся прочь. На другой день он потребовал у писца те жалкие гроши, что тот был должен ему за работу, и, не вдаваясь в объяснения, покинул Шартр.

— Это меня Бог покарал, — бормотал он, бредя по дороге. — Эх, Франсуа, Франсуа, ты, верно, совсем тронулся умом. Гебе ли, старому, бессильному, думать о забавах с девками? Мог бы и сам раньше догадаться. Все, для тебя эти развлечения кончились. Не те твои годы.

Ссутулившись, подволакивая ногу, он шагал весь день, что-то невразумительное бурча себе под нос, мысленно перебирал всех женщин, что были в его жизни, и пришел к выводу, что все они, если не считать толстухи Марго, либо издевались над ним, либо высокомерно пренебрегали. Первой обманула его Марион. Катрина велела его избить, а Марта, когда он возвратился из ссылки в Бур-ла-Рене, повела себя с ним так отчужденно, что он ушел от нее с истерзанным сердцем.