Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая - Юн Чжан

Ее императорские обязанности можно назвать чисто символическими и строго ограниченными предписаниями. Когда случались тяжелые неурожаи, она издавала публичное объявление о пожертвовании денег ее двором. Когда в 1891 году скончался великий князь Цюнь, ей поручили надзор за всеми положенными приготовлениями от погребения до сооружения храма, посвященного этому великому князю. В остальном она проводила дни со своими евнухами и придворными дамами.

Заботился о ней и следил за тем, чтобы все шло гладко, евнух по имени Ли Ляньин. Именно его брал с собой великий князь Цюнь в поездку, во время которой он проинспектировал китайский флот. Это путешествие послужило подарком Цыси ключевому персонажу своей жизни, а также способом примирения ее с великим князем. Американская художница Катарина Карл, познакомившаяся с Ляньином несколькими годами позже, так описывала этого человека: «Он выглядит высоким и худощавым. Его голова по строению напоминает голову Савонаролы. У него римский профиль, массивная костистая челюсть с выпяченной нижней губой и очень умные глаза, источающие мудрость из глубоко посаженных глазниц. Его лицо испещрено морщинами, а кожа напоминает старый пергамент… Его отличают утонченные, вкрадчивые манеры, он прекрасно владеет китайским языком, его дикция безупречна, он удачно подбирает слова и произносит их низким, приятным голосом».

Будущее Ляньина в качестве евнуха определил его пребывавший в нищете отец, когда сыну шел седьмой год от роду. Отец отвел его к профессиональному хирургу, специализировавшемуся на оскоплении мальчиков. Мальчик работе предпочитал развлечения, когда его только-только приняли при дворе, поэтому о нем сложилось мнение как о «ленивом» слуге. Но с помощью предметного натаскивания и жестоких наказаний за «оплошности» удалось изменить его характер и научить усердию в услужении своим хозяевам, а также привить привычку к подчинению придворным правилам. Исключительно внимательный и предусмотрительный, он не только образцово прислуживал Цыси, пробовал блюда перед подачей их хозяйке, но и считался ее лучшим другом. Цыси страдала от одиночества. Кое-кто из ее евнухов вспоминал: «Притом что вдовствующей императрице приходилось заниматься многими делами, создавалось такое впечатление, будто жизнь ее выглядит пустой. В свободное от работы время она рисовала и смотрела оперы, старалась чем-то себя занять, но все равно часто казалась человеком неприкаянным. Один только Ли Ляньин мог освободить ее от неприкаянности. Он знал, как ухаживать за Цыси, и стал для нее незаменимым спутником жизни. Мы прекрасно видели, что они очень, очень близкие люди».

Евнухи вспоминали также, как Цыси нередко врывалась в комнату Ляньина с приглашением: «Ляньин, давай прогуляемся!» Они «сразу шли вдвоем на прогулку, а мы следовали за ними на почтительном расстоянии. Иногда вдовствующая императрица даже приглашала Ли Ляньина в свою опочивальню… и они могли болтать вдвоем до глубокой ночи». Когда Ляньин чувствовал недомогание или сказывался больным, чтобы не вставать с постели, если верить евнухам, «вдовствующая императрица проявляла заботу о нем и незамедлительно вызывала придворных лекарей. Она не отходила от него до тех пор, пока он не принимал лечебные препараты». (На то, чтобы отмерить дозу, смешать и заварить травы и прочие снадобья, уходило какое-то время.) В придворном медицинском архиве на Ляньина завели отдельное досье, хотя истории болезни всей остальной прислуги держались в общем досье. Такие привилегии на случай болезни не распространялись даже на императорских наложниц высших категорий. Цыси осыпала его дорогими подарками и присвоила высокий чин, которого за всю историю Цинской династии не удостаивался ни один евнух.

Привилегированное положение Ляньина при дворе особой зависти не вызывало, так как все единодушно считали его человеком «всегда уважительным к тем, кто стоял выше его, и неизменно великодушным к младшим по чину». Однако в масштабе страны из-за близости к Цыси и просто потому, что был евнухом, чиновники постоянно обвиняли его во вмешательстве в государственные дела, хотя каких-либо доказательств этого никто предъявить не удосужился. Собственно говоря, Цыси, дотошно следовавшая цинским правилам, никогда не вмешивала его в политику. Только обвинений меньше не становилось. Когда великий князь Цюнь взял его с собой в инспекционную поездку на флот, известие об этом вызвало столько пересудов, что практически затмило значение самой инспекции. Один из блюстителей нравов прислал Цыси свое письмо с упреками, в котором опустился до того, что предположил, будто из-за участия Ляньина в поездке великого князя случился паводок, уничтоживший посевы на территории нескольких провинций. Цыси нарушила свое собственное правило не наказывать критиков и обвинила этого блюстителя нравов в клевете, а на основании такого обвинения публично и многозначительно отвергла его прошения («швырнув их ему в лицо»). Короче говоря, она разжаловала этого незадачливого блюстителя. Еще один чиновник выступил с предложением совсем запретить евнухам покидать столицу, но вдовствующая императрица на его прошение никак не отреагировала. Широкое хождение получили слухи о том, что Ляньин заслужил свое привилегированное положение благодаря своему исключительному мастерству в украшении прически Цыси. Такие ничем не обоснованные толки сопровождались намеками на телесные утехи госпожи со слугой. Даже причину поражения от Японии, случившегося, когда Цыси уже находилась не у дел, искали в ее отношениях с Ляньином.

Ляньин в долгу перед обидчиками не оставался и мстил им как мог. Чиновники часто предлагали ему дорогие подарки в надежде на получение «теплого местечка», евнух их принимал, но ничего не делал. Цыси прекрасно знала о таких взятках и закрывала на них глаза.

Всячески стараясь наградить Ляньина, Цыси пригласила его сестру жить при дворе. Но при дворе та задержалась совсем недолго. Как родственница евнуха, она находилась в неловком положении. Когда остальные дамы, уставшие после продолжительной пешей прогулки, усаживались в паланкины, ей приходилось вышагивать рядом с паланкинами вместе с такими слугами, как ее брат, испытывая мучительную боль своих перевязанных ступней. Одна дворцовая служанка видела, что вдовствующая императрица предлагала ей место в своем паланкине, но справедливый Ляньин никогда не пользовался ее благосклонностью в корыстных целях. Положение его сестры считалось настолько незначительным, что слуги даже отказывались брать у нее подачки. «Мы не примем ее подачки, даже если будем умирать от нищеты», – фыркнула одна из служанок. Немного погодя сестра евнуха перестала появляться при дворе.

Придворных дам в свиту Цыси подбирали главным образом из молодых вдов. Венчания им всем организовывала вдовствующая императрица, что считалось величайшей честью, и по традиционному кодексу чести после смерти их мужей таким вдовам не разрешалось снова выходить замуж. Среди них следует отметить дочь великого князя Цзина по имени Сы Гэгэ, выделявшуюся умом и жизнелюбием, которая умела развеселить Цыси. Цыси говорила, что эта девушка напоминала ей о ее собственной молодости, и она скучала по ней, когда Сы Гэгэ не было рядом. Дева Юань тоже относилась к малолетним вдовам, хотя выйти замуж на самом деле у нее не получилось: племянник Цыси, с которым она была помолвлена, умер еще до венчания. Перед его похоронами дева Юань обрядилась во вдовьи одежды и в паланкине, обитом белым холстом, означавшим траур, отправилась к гробу жениха, где исполнила обряд, после которого ее стали считать настоящей вдовой. После такого проявления супружеской верности, высоко ценимого в обществе, жизнь свою девушка посвятила сохранению непорочности и безбрачию. Со стороны она казалась вялой и скучной, поэтому Цыси старалась с ней не общаться. При этом она жалела деву Юань и всегда включала ее в списки приглашенных на развлекательные мероприятия для дам.