Не промахнись, снайпер! - Владимир Першанин

— Ребята, как хотите. Можете оставаться. Только не забывайте, Данкевич себя не щадит, а вас тем более. Загремите под суд, или ротный сам вас расстреляет.

Поднялись еще два белоруса, земляки старшего лейтенанта, за ними остальные. Рассовывали в глубокие карманы шинелей трофейные гранаты, оставшиеся бутылки с вином. Говорят, что от спиртного притупляется реакция. Может, и так. Но без вина и трофейной водки было бы невозможно пережить страшное напряжение нервов во время уличных боев.

Потом дело пошло быстрее. Несмотря на потери, продвигались вперед. Иван Данкевич шел среди атакующих и тоже стрелял. Ординарец менял ему магазины к легкому автомату Судаева. Ночь провели в квартирах отбитого дома. Спали по очереди на кроватях, перинах, сброшенных на пол, пуховых одеялах, которые я видел первый раз в жизни. Батальонная кухня отстала, мы не знали даже толком, где находятся седьмая и девятая роты. Данкевич хотел послать связных, но раздумал. В темноте, в незнакомом городе, бойцы могли просто исчезнуть. С ужином проблему решили за счет продуктов, найденных в квартирах. В основном это оказались консервированные овощи и фрукты в стеклянных банках. С патронами к автоматам дело обстояло хуже. Многие вооружились трофейными МП-40, а свои ППШ предстояло таскать за спиной. За потерю штатного оружия спрашивали строго, особенно после боев.

На рассвете я стоял на посту у окна. Цепочка венгров, покинув позиции, уходила вдоль улицы. Некоторые перебинтованы, кто-то хромал, опираясь на самодельный костыль. Никакой жалости к раненым я не испытывал и расстрелял в них всю обойму. Двое остались лежать, остальные убежали, а я едва не попал под пулеметную очередь. Пули смели край подоконника, пробили перегородку, рикошетили от стен. Проснувшиеся бойцы ругались и прятались за мебель. Эти бои продолжались дня три, затем нас отвели на отдых.

В батальон поступило пополнение, в основном из освобожденных районов Украины и Белоруссии. Про украинцев, особенно «западников», лучше промолчу, а белорусы воевали отлично. Они пережили оккупацию, участвовали в партизанском движении, кое-кто имел медали. Меня снова вернули в роту Данкевича, так как не хватало командиров. Несмотря на ухабистые отношения со старшим лейтенантом, он назначил меня взводным.

Я приходил на совещания вместе с другими офицерами, обещали присвоить звание «младший лейтенант». Почему-то не получилось. Более того, за Дебрецен многим вручили награды, а меня обошли. Иван Данкевич получил орден Отечественной войны. Старшину Щуся наградили медалью «За боевые заслуги», хотя в уличных боях он принимал участие всего один день. Стало обидно. Под Дербеценом я уничтожил не меньше десятка фашистов, не вылезал с переднего края. Поговорил начистоту с Данкевичем.

— Знаешь, Иван, мне до фонаря эти награды. Дело в другом. Я полтора года находился в тылу, то в госпитале, то в военкомате. Помнишь, как вы все на меня косо поглядывали?

— Ну и что?

— Во все дырки совали, проверяли, кто есть я. Кажется, проверили, а дальше что?

Данкевич помолчал, затем стал объяснять. Оказывается, меня представили к ордену Отечественной войны, однако наверху посчитали, что награжденных получается слишком много, и часть представлений зарубили.

— Маху дали, — почти оправдывался ротный. — Надо было к «Отваге» представить, медаль бы точно получил.

Возможно, кому-то покажется, что я слишком заостряю внимание на орденах-медалях. Мол, настоящий солдат или офицер о наградах говорит скупо и тем более их не выпрашивает. Пусть будет так. В сорок втором и начале сорок третьего на эту тему не спорили. Награждали мало, Красная Армия терпела неудачи. Но к осени сорок четвертого года солдаты и сержанты на передовой с удивлением обнаружили, что даже писари ходят с несколькими медалями. Например, у нас в полку женщина в звании «младший лейтенант», никогда не покидавшая штаб, носила два ордена Красной Звезды. Ей покровительствовал комполка и, не стесняясь, представлял к наградам. Вот так обстояло дело.

В ноябре полк снова вступил в бой. Нас развернули на юго-запад в направлении города Сольнок. Он ничего особенного из себя не представлял. Так, небольшой городок. Однако от него оставалось менее ста километров до Будапешта. Мы были уверены, что преодолеем расстояние до венгерской столицы за короткое время. Для этого имелись все основания. За неполный месяц наступления войска 2-го Украинского фронта продвинулись вперед на 150-200 километров, разгромили крупную группировку противника в северной части Венгрии, вышли к Дунаю.

Мы видели перепаханные авиацией и тяжелой артиллерией вражеские траншеи, массивные доты, расколотые, как орех. Сгоревшая и раздавленная немецкая техника показывала, каким мощным было наступление наших танков. В одном месте наткнулись на черное поле, которое напомнило мне роман Герберта Уэллса «Война миров».

Видимо, сюда обрушился залп десятков «катюш», возможно, применялось другое оружие. Целый час мы шли, увязая в грязи, смешанной со слоем сгоревшей травы. Редкие деревья стояли без ветвей, одни обугленные стволы, сломанные на высоте трех-четырех метров. Мы обходили трупы (непонятно, венгров или немцев), превращенные в головешки. Когда случайно наступали на них ногой, раздавался хруст, и сапог погружался в золу, все, что осталось от человека. Я видел тяжелое орудие с расплавившимся стволом, от колес остались металлические ободья. Какой же высокой была температура горения, если мощный ствол из лучшей стали потек, как масло, покрывшись фиолетовой окалиной.

Передвигались в основном пешим ходом, изредка подбрасывали на грузовиках передовые батальоны. Наступление шло тяжело, во встречных боях снова несли потери. Климат в Венгрии мягче, чем в России, во время оттепели техника вязла в грязи, выручали лошади. Да и сами мы нагружались боеприпасами не хуже лошадей. На смену теплу ударяли морозы, хоть и небольшие, пять-семь градусов, однако пронизывающий ветер не давал согреться и на привалах.

Равнинная болотистая местность с озерами, прудами, дамбами продувалась насквозь. Возле одной из дорог батальон столкнулся с отступающей немецкой частью. Командуя взводом, я одновременно вел огонь из пулемета Горюнова. Получил третье за войну ранение. На этот раз пуля оказалась милосерднее, пробила мякоть левой ноги выше колена под кожей. Еще день прошагал сгоряча вперед, нога опухла, и меня отправили в полковую санчасть, а затем в санбат дивизии.

Санбат размещался на берегу озера, среди редких деревьев-кустов акации. В палатках стояла такая же температура, как и снаружи, брезент под сильным ветром не держал тепло. Кто мог, сбивались у печки, жарили хлеб, так как кормили плохо. Раненых всегда старались поддержать, но снабжение почему-то прекратилось, зато вспыхнула канонада на востоке. Санбат готовился к эвакуации, ждали транспорт. Из остатков муки сделали лепешки и напоили всех крепким, очень сладким чаем. Главврач зашел в нашу палатку и посоветовал:

— Ребята, кажется, немцы провели контрудар. Кто может шагать, не ждите машин.

Собралась группа, человек тридцать под командованием капитана, адъютанта начальника штаба. У некоторых офицеров сохранились пистолеты, раздали также винтовки из небольшого склада при санбате. Мне винтовки не досталось, но я имел трофейный «вальтер» с шестью патронами в обойме. В ночь двинулись вдоль озера и сразу вляпались в болото. Мокрые по колено, шагали всю ночь. Некоторые отставали, помочь им мы ничем не могли, так как сами от усталости едва двигались. Рана на ноге открылась, в сапоге хлюпала кровь и болотная жижа.