Черный-черный дом - Кэрол Джонстон

имеешь права сомневаться в себе, пойми. Не имеешь права не знать, что для тебя хорошо. – Он одаривает меня улыбкой, медленной и щедрой. – Но я буду хорошим для тебя, Мэгги Маккей. В любом случае, если ты этого захочешь. Я думаю, что если ты мне более чем нравишься, то у меня нет выбора.

Комок в горле возвращается, но вместе с ним приходит чувство волнения, неизвестности и новизны. И это хорошее чувство. Первое настоящее хорошее чувство за столь долгое время, что я вдруг перестаю думать об осторожности. Или о том, что мне придется немного побыть в одиночестве. И даже, по крайней мере в настоящий момент, о той последней ночи в больнице.

Возможно, Уилл принимает мое молчание за нерешительность, потому что он немного отступает, уронив руки.

– Мы можем продвигаться вперед медленно. Так медленно, как тебе нравится.

Я смотрю на простыни, а затем на его обнаженное тело.

– Мне не кажется, что это медленно.

Он ухмыляется.

– Мы можем продолжить медленнее.

Поскольку мне ужасно хочется прикоснуться к нему, я протягиваю руку, чтобы прижать ладонь к его груди, к бледным мышцам живота.

– Пойдем со мной гулять под солнцем, Мэгги, – говорит Уилл. – И давай пообедаем с мамой и Юэном. Пожалуйста.

Я наблюдаю, как по его коже бегут мурашки.

– Это тоже не кажется медленным.

– Нет. – Впервые его улыбка делается неуверенной. – Наверное, нет.

– Я уверена, что Донни думает, будто я разобью твое сердце, – произношу я слишком тихо.

– Теперь мы говорим о Донни?

– Я не хочу разбивать твое сердце.

Он смотрит на меня.

– Тогда не надо.

Я наконец-то уступаю своей улыбке, этому чувству неизвестности и новизны.

– Я пойду с тобой в Особняк.

Уилл смеется и притягивает меня к себе, сжимая так сильно, что на мгновение мне становится трудно дышать. Он ослабляет хватку, утыкается головой мне в шею и держит меня так долго, что я не могу не почувствовать облегчение. И его, и свое. И когда в моей груди вспыхивает что-то похожее на счастье, как в тот день на пляже, я тоже позволяю себе почувствовать это. Я позволяю себе хотеть этого.

И я почти верю в это.

* * *

Биг-Хуз изнутри впечатляет не меньше, чем снаружи. Вестибюль просто огромен. Темные дубовые панели на каждой высокой стене, широкая грандиозная лестница с резными балюстрадами и зеленым бархатным ковром. Большие арки ведут в длинные мрачные коридоры. Стены увешаны живописными портретами, большинство из которых выглядят впечатляюще старыми: мужчины в полном облачении горцев, женщины в платьях с корсетами и замысловатых париках. На самой большой стене над двумя шкафами из вишневого дерева, в которых за толстым стеклом выставлено несколько дробовиков, висят устрашающего вида мечи и щиты.

В нише, освещенной электрическими свечами, – огромная картина в раме, на которой изображены Кора и Юэн, стоящие на парадной алебастровой лестнице: Кора в шелках цвета слоновой кости, Юэн в тартане Моррисонов – темные оттенки зеленого внутри квадратов из красных полос. На переднем плане, рядом с гранитной колонной, увенчанной мрамором, стоит высокий угрюмый мальчик в таком же килте и жакете и мальчик гораздо меньше, в серебристом костюме и с розовым галстуком-бантиком; он широко улыбается.

– Боже мой, это ты?

Уилл смеется.

– И Иэн. Мама и Юэн поженились в городской ратуше Глазго. Моя сестра, Хизер, вынуждена была остаться здесь, бедолага. Ветрянка. – Он усмехается. – Надо было видеть, какой чудовищный костюм они для нее приготовили…

– Вы слишком рано. – Юэн выходит к нам сквозь одну из больших деревянных арок. На нем еще один слишком строгий твидовый костюм, синий шелковый галстук. Я понимаю, что мы с Уиллом держимся за руки, и опускаю свою вдоль бока.

– Уже время обеда, – возражает Уилл.

– Дорогой мой мальчик, едва перевалило за полдень. Практически еще утро. – Он вскидывает бровь. – Она начнет хлопотать больше обычного.

– Ах, – говорит Уилл. – Ничего страшного. Мама любит кормить людей.

Когда они обнимаются, Юэн смеется так же искренне, как и всегда.

– А как ты, Мэгги? – спрашивает он, целуя меня в обе щеки. – Осваиваешься на новом месте?

– Почти, – отвечаю я, когда Уилл подмигивает мне. Я чувствую, что безумно нервничаю. – Может, я смогу помочь Коре?

– Это было бы очень любезно с твоей стороны. – Юэн указывает на самый широкий коридор. – Кухня – четвертая справа. Мы скоро придем.

Уходя, я слышу, как Юэн неловко откашливается.

– Хороший день сегодня, сынок.

Кухня такая же огромная, как и все остальное. Красивый кафельный пол, деревянные шкафы от стены до стены, гранитные рабочие поверхности, бордовая газовая плита с шестью дверцами. В помещении господствует огромный деревянный обеденный стол, накрытый на четыре персоны. Кора сидит за ним и нарезает салат-латук в миску.

Когда я вхожу, она поднимает глаза и, вытирая руки о чайное полотенце, одаривает меня смущенной и вежливой улыбкой.

Я напоминаю:

– Я Мэгги. Подруга Уилла.

Ее улыбка не исчезает, но в ней нет узнавания, что, возможно, и хорошо.

– Уилл здесь?

– Да. Он только что разговаривал с Юэном.

Я не могу встретить ее взгляд и в наступившей тишине вдруг понимаю, что веду себя по отношению к ней так же, как люди вели себя по отношению ко мне. Это своего рода откровение – то, насколько непроизвольно это случается: настороженность, неловкость, незнание, что сказать или как отделить человека от того, что он сказал или сделал.

Я бросаю взгляд на стойку, где лежит разделочная доска, полная нарезанных перцев и помидоров, и догадываюсь, что именно этим Юэн занимался до нашего прихода.

– Я могу закончить нареза́ть эти овощи? – спрашиваю я.

– Спасибо, дорогая, – отзывается Кора, возвращаясь к миске и нарезая салат. Она мимолетно улыбается. – Было бы неплохо.

Я импульсивно протягиваю руку, чтобы сжать ее плечо, но потом передумываю и отступаю к стойке. Потому что испытываю я отнюдь не сочувствие. И не понимание. Это гнев. Глубоко запрятанный и слишком горячий. Как чертовски несправедлива жизнь… Как неумолимо беспощадна… А мы все равно должны продолжать жить.

* * *

– Как продвигается сюжет, Мэгги? – спрашивает Юэн, откинувшись на спинку кресла. – Уилл сказал, что во вторник ты побывала в ратуше. Нашла то, что искала?

Мы ненадолго остались одни. После обеда Кора отправилась вздремнуть, а через полчаса Юэн отправил Уилла наверх проверить, как она там. Теперь я думаю: а не потому ли это, что Юэн хотел задать мне вопрос? Хотя я рада возможности тоже расспросить его, когда рядом больше никого нет.

– Да. – Я смотрю на него. – Я просто хотела проверить свидетельства о рождении и смерти Роберта.

– А-а… –