56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585 - Равиль Бикбаев

Ошарашенно смотрю ему в спину: таких приказов я от Сашки еще не слышал. Скрипит снег под легким шагом офицера, а ботинки у ротного все потрескались, небось, промокают. Надо, надо ему новую обувь достать, не командиру же на вещевом складе ботинки себе тибрить, для этого солдаты есть, они все и сделают. Сделают, если заслужил это командир, если он настоящий офицер, а не…

А утром следующего дня… Ну вот вы-то как думаете, можно из восемнадцатилетних детишек, только-только оторванных от материнских юбок, всего-то за три недели в голом поле подготовить десантников-духодавов? Нет. А если тебе с ними в горы идти? Если тебе с ними воевать? Тогда как? Опять нет? Так вот, никто тебя и не спрашивает, можно или нельзя! Нужно, под такую мать, вот и весь ответ…

– В цепь! Бегом!

С первого же дня началось обучение, начали мы личный состав сношать, службе и жизни учить.

– Куда прешь? Недоумок! Я сказал, в цепь, а не в колонну. А ну бегом!

– Ты что, милок? Никак устал?!

Остановился солдатик, задыхается в разреженном горном воздухе, качается.

– Запомни! В десанте не ходят, в десанте бегают! Пошел! Я кому сказал, пошел! – ногой бью мальчишку пониже спины. Шатаясь, он побежал в цепь. Вот так-то, родной, меня тоже так учили.

Бегает рота на занятиях по тактике, во взводных колонах, в составе отделения, малой группой. Поскрипывая на снегу новенькими высокими горными ботинками, ходит от взвода к взводу Петровский, почти не вмешиваясь, наблюдает за обучением. Когда подходит ближе, сразу меняется тон обращения сержантов к новобранцам.

– Уважаемый товарищ солдат! – тихо и крайне вежливо обращаюсь я к сразу испугавшемуся такого обращения воину. – Пожалуйста, поправьте свое обмундирование и постарайтесь запомнить: расстояние между военнослужащими в цепи должно составлять не менее пяти метров на равнине и не менее одного метра в горах, если, разумеется, позволяет театр военных действий.

– Э-э-э… – робко тянет солдатик, недоуменно смотрит то на меня, то на командира роты и быстро отвечает: – Есть!

Поморщившись, Петровский, быстро отходит.

– Есть на жопе шерсть! – басом реву я на солдата. – А ну в строй бегом марш!

Бегает вторая рота, первая рота бегает, третья, весь батальон днем и ночью бегает. И соседи из четвертого батальона бегают, и оттуда сплошной мат несется. А после полевых занятий вместо отдыха:

– Каждый из вас обязан знать не только свое оружие, но и все ротное вооружение, показываю… Понятно? Приступили…

Сборка-разборка автомата, пулемета, АГС, ручного гранатомета, миномета. Учитесь, мальчики, учитесь, никто не знает, когда вам это пригодиться сможет. Никто не знает, когда нас начнут на операции посылать. Учись! Глазки у тебя слипаются, воин? Спатеньки хочешь? Спать дома будешь, если доживешь. А вот чтобы дожил:

– Упор лежа принять! Отжался на кулачках тридцать раз. Ну как, взбодрился? Продолжаем изучать материальную часть…

Обед. Валит к столам мой взвод, так есть хотят, аж руки трясутся. Только уселись. И тут:

– Взвод, встать! Вы это почему руки не помыли? По желтухе соскучились? Выходи строиться! – с голодной, еле подавляемой ненавистью смотрят на меня бойцы. – Мыть руки бего-о-ом… марш! Еще раз увижу грязные руки и морды, так вместо обеда мыться станете, а вместо хлеба мыло жрать заставлю!

Сбегали и умылись, а потом не едят, заглатывают пищу бойцы, по уставу тридцать минут на прием пищи отводится, за пять минут всю еду смололи мои солдатики, на столе шаром покати, только моя порция нетронутой стоит. Давлю фасон, ем не спеша, тщательно пережевывая пишу. Порция у меня в котелке особенная – дембельская. Мало нас старослужащих в батальоне, а повара нас больше офицеров боятся, вот и имели мы самый большой кусок хлеба, самый большой кусок масла, да почти все мясо из того, что на кухне было. А вот этот пацан, что напротив меня сидит, господи, да какой же он голодный, так глазами мою порцию и ест, да челюсти у него непроизвольно двигаются. Точь-в-точь как я в учебке. Ешь, солдат, пододвигаю ему свой котелок, хлеб, масло.

– А вы, товарищ сержант? – не отрывая глаз от горячего мясного варева, чуть замявшись, спрашивает пацаненок.

– Сынок! Дедушка себе покушать всегда найдет. Ешь!

Ест, за ушами трещит, как ест. Покушал, солдатик? Взвод, выходи строиться!

Стоят в строю ненаевшиеся солдаты, я того, кто мою порцию смолотил, вызываю, перед строем ставлю и бью со всей силы ногой в живот. Блюет солдат, вся пища из него вылезла.

– Ты почему, паскуда, с товарищами по взводу не поделился? В бою что, так же будешь только о своем желудке думать? Руками, солдат, руками всю блевотину убрал, а если еще раз увижу, что ты один жрешь, то не взыщи… Искалечу! Всем все понятно? А раз понятно, то: «Взво-о-од, бегом марш!»

Ночной учебный марш-бросок, в горах, по пояс в снегу, с полной выкладкой. Вперед! Через часок падает один, подхожу к нему:

– Встать! Пошел!

– Не могу я, мамочка моя родненькая, сил у меня больше нет, – плачет солдатик, а слезы на ледяном ветру замерзают.

Нет тут мамы, мальчик, а есть я, твой командир, я тебе и за маму, и за папу, а еще, солдат, я за твою жизнь перед своей совестью отвечаю, выучить я тебя должен, чтобы не погиб ты в первом же бою. Вот потому и кричу тебе:

– А вот он может! – Рядом еще один воин стоит, качается, но не падает. – А вот он, он, – поочередно показываю пальцем на солдат окружившего нас взвода. – Почему они могут, а ты нет? Они что тебя, засранца, тащить должны? А ну встать! Под такую мать! Пошел!!!

И бью мальчишку, бью до тех пор, пока он не встает и, пошатываясь, не идет дальше. Вперед взвод, вперед.

Жестоко? Да! Не по уставу? Да! А может, ты, сержант, хамская твоя морда, просто от власти одурел? Может, ты, тварь этакая, издеваешься над безответными детьми, которые под твою команду попали? Нет. Не издевался я над своими пацанами, учил, как мог. Судите, как хотите. Вот только не было в моем взводе раненых и убитых, не было. И совесть моя… Да ладно, что там говорить.

Вперед, взвод, вперед! Многому нам еще надо научиться, мальчики, многому, а времени чуть-чуть осталось. Скоро нам на боевые, уже приказ комбриг получил – перекрыть горные тропы и перевалы, а до Пакистана, если по прямой, всего пятьдесят километров. Идут оттуда «духи», нас да наших товарищей убивать. Так что вперед, взвод, вперед, буду вас учить, как могу, и всему, что сам знаю. Вперед, мальчики, вперед, родные, скоро привыкнете, легче станет.

Тактика, огневая, физическая подготовка, и снова, и снова без отдыха, каждый день, до упора, до рвоты, до полного изнеможения.

– Товарищ сержант! Такие действия уставом не предусмотрены! – Это мне на тактических занятиях делает замечание вновь прибывший командир первого взвода.

Из Московского ВОКУ он, кремлевский курсант, е… его мать. Не любят выпускников этого училища в армии. За выпендреж не любят, за то, что москвичи, за то, что у каждого второго папа – генерал. За то, что почти у каждого «лапа мохнатая» в штабе. Каждому из них еще придется доказать, что нормальный он парень и можно ему верить. Смотрю я на по-строевому подтянутого, высокого летеху и презрительно усмехаюсь.