Дикое желание любви - Дженнифер Блейк

Был уже вечер, когда Джилс и Фанни уехали. Кэтрин стояла в галерее и махала им рукой, пока они не исчезли из виду. Рафаэль ушел к себе в кабинет, а она еще долго сидела на ступеньках лестницы перед домом. Она наблюдала за полетом соек, кардиналов и пересмешников, за бросавшимися вниз дерущимися воробьями, которые устроили брачные игры в листве деревьев, но ее мысли хаотично блуждали. В ее душе поселилось какое-то беспокойство. Она явственно ощущала нервное напряжение, гнетущее ожидание неизвестного.

Когда за ее спиной послышалось шарканье ног, она испуганно обернулась.

— Ради бога простите, мадам. Я не хотела вас напугать.

Такой низкий голос и любезный тон был несвойственен мадам Тиби. Кэтрин пристально посмотрела на женщину, пытаясь в тусклом свете галереи разглядеть выражение ее лица.

— Вам что-нибудь нужно?

Женщина закусила губу и сделала шаг вперед.

— Это касается мадемуазель Соланж. Могу я поговорить с вами о ней?

— Разумеется, — сказала Кэтрин, не сумев, однако, придать своему голосу ни капли участия.

— Вы ездили верхом с ней сегодня утром?

Кэтрин не стала отрицать.

— А вы… А она встречалась с кем-нибудь? С мужчиной?

Голос женщины звучал неуверенно, словно она сомневалась в мудрости своего поступка. Кэтрин прищурилась и кивнула.

Рябое лицо стало суровым, костлявые плечи расправились.

— Вот и отлично. Раз уж вам все известно.

Сказав это, она резко развернулась и быстро ушла.

Чем был вызван этот непонятный разговор? Чувством долга? Вряд ли. Страхом? Ревностью? Это уже более похоже на правду. Та же эгоистичная ревность, которая заставляла ее забивать голову Соланж небылицами, из-за которых у девушки появилось отвращение к браку. Чего хотела от нее эта женщина? Чтобы она побежала к Рафаэлю и все рассказала, таким образом вызвав на себя огонь ярости Соланж, избавив от этой участи мадам Тиби? Соланж уже пресекла эту возможность. Что ей оставалось? Рафаэль поверит ей или своей сестре?

Их отношения сложно было назвать доверительными. Когда она узнала, что он отдает приказы наказывать рабов плетьми, это привнесло в их общение еще больше напряженности. Не то чтобы они стали предельно искренни друг с другом, но все же ее чувства к нему претерпели изменения. Ее чувства? Но какие? Он ее не волновал, она его тоже. Они решили так с самого начала. Однако невозможно жить с человеком, делить с ним постель и не прийти к какому-то компромиссу. Она разочаровалась в нем, он уронил себя в ее глазах, утратил ее уважение — вот в чем дело. Он оказался менее человечным, чем она думала.

Кэтрин по-прежнему сидела на ступеньках, задумавшись и подперев рукой подбородок. Солнце спряталось за деревьями, сменившись пурпурно-золотыми сумерками, которые быстро превращались в серый полумрак. Наступал вечер, квакали лягушки, и откуда-то издалека доносился унылый отчаянный крик козодоя. В воздухе ощущался запах костра, смешанный с сильным ароматом растущей в лесу желтой жимолости и сыростью реки. Становилось прохладно. Не желая заходить в дом, Кэтрин неподвижно сидела, пока укус комара не отвлек ее от мыслей, вынудив укрыться за дверью.

Индия ждала ее в конце галереи. Девушка ничего не сказала, только присела в неловком реверансе и открыла дверь спальни, чтобы Кэтрин могла войти. Переступив через порог, она вопросительно посмотрела на Индию, удивляясь, почему та топчется в коридоре, а не ожидает ее в комнате, где можно сесть. Ответ не заставил себя долго ждать: на кровати, положив руку за голову, во весь рост вытянулся Рафаэль.

Он бросил на Кэтрин игривый взгляд, когда она вошла в сопровождении служанки, и не шелохнулся, явно давая понять, что уходить не собирается. После секундного колебания Кэтрин дала знак Индии приступить к переодеванию для ужина.

Служанка послушалась, но ее пальцы дрожали, и она долго возилась с мелкими пуговицами на спинке.

Странно было видеть Рафаэля в спальне. Он редко возвращался с полей до того, как она была готова к ужину. На секунду это напомнило ей тот вечер, когда он наблюдал, как Деде одевала ее в театр. Отбросив это воспоминание, она спросила:

— Ты будешь переодеваться?

— Сначала я хотел с тобой поговорить, — отозвался он.

— Сейчас?

— Если это удобно, — сухо произнес он.

Сняв платье, Кэтрин кивнула служанке. Индия подняла его, перекинула через руку и медленно вышла из комнаты.

— Я не нравлюсь этой девушке, правда? — сказал Рафаэль, внимательно вглядываясь в лицо Кэтрин.

— Индии? Почему?

— Я тебя спрашиваю.

— Я… Мне кажется, она просто стесняется тебя и потому немножко нервничает.

— Ты действительно так считаешь? — явно не веря ей, спросил он.

Кэтрин тоже чувствовала в поведении девушки скрытую враждебность, но первым порывом было встать на ее защиту.

— Не знаю, какая еще может быть причина, — ответила она, глядя прямо на него.

Он поднял глаза на балдахин над головой.

— Что ж, если ты довольна, то я тоже. — После секундной паузы он продолжил: — Я начинаю понимать, почему Али так заботился о том, чтобы эта девушка стала твоей служанкой.

Пытаясь развязать ленты на сорочке, Кэтрин не смотрела в его сторону.

— Неужели?

— Очевидно, его нужно поздравить.

— О да. Это становится… слишком очевидно. Думаю, ей пора носить более широкие платья. Нынешняя мода позволяет долго скрывать деликатное положение, но со временем потребуются другие меры.

— Ты знала, что она в положении, когда принимала ее?

— Али предупредил меня, да.

— Правда?

У Рафаэля был такой странный тон, что она отвела глаза от упрямого узла и взглянула на него.

— Прости, — сказал он, — но ты так очаровательно краснеешь и заикаешься, когда говоришь со мной об этом. Я с трудом представляю этот разговор с Али. Эта девушка… Ты все равно взяла ее, зная, что она будет непригодна через два или, в лучшем случае, три месяца. Почему?

Кэтрин внимательно посмотрела на него, и в ее глазах мелькнул дерзкий огонек.

— Я говорила тебе почему.

— Ах да. Ты считаешь, что защитила ее от Соланж и мадам Тиби.

У него было странное настроение; Кэтрин решила не обращать на это внимания.

— Если я решу прилично одеть ее, — сказала она, продолжая начатую ранее мысль, — мне понадобится приобрести ткань, а пока я буду этим заниматься, другие слуги, работающие в поле и на улице, будут одеты в тряпки, лохмотья и шкуры животных. Они рассказали мне, что не получали новой одежды с тех пор, как два года назад уехали Фицджеральды.

— Это не так. В прошлом году я лично распоряжался насчет одежды.