Сердце в броне - Аркадий Степной

Таким образом их союз был одинаково мучителен для них обоих, хотя и по разным причинам. Это было тем более странно, что окружающие считали их очень хорошей парой. Айрин очаровала и Гарта и Сарда, последовавших в Гросбери за Рустамом. Она была с ними приветлива и дружелюбна, а они находили ее хоть и немного строгой, но разумной и неизменно справедливой (к сожалению, ее справедливость не распространялась на Рустама). А Рустам понравился жителям баронства. Поначалу они встретили его немного напряженно. Но затем по достоинству оценили его простоту, твердость и, как ни странно, хозяйственность.

Несчастный в спальне, Рустам неожиданно обрел успокоение в заботах о баронстве. В Глинглоке крестьяне не были подневольными, но и не имели, по большей части, собственной земли. Землю они арендовали у феодалов. При этом они не обладали полной свободой, арендные договора заключались на десятилетия, и весь этот срок крестьяне были привязаны к земле, на которой феодалы были полновластными хозяевами и исполняли обязанности судей. И все-таки это не было рабством. Феодалы не могли продавать своих крестьян и не могли убивать их без суда. Если крестьянин хотел уйти до окончания договора аренды, он выплачивал неустойку, учтенную в договоре, и мог быть абсолютно свободен. Помимо выплаты аренды арендаторы обязаны были отрабатывать определенное количество дней на полях феодала или в замке, причем служба в замке считалась легче и престижнее. Поначалу все эти премудрости ставили Рустама в тупик, но понемногу он разобрался, а разобравшись, искренне порадовался отсутствию крепостного рабства. Он не чувствовал в себе сил сотрясать основы, но и рабовладельцем стать не смог бы. Феодал-арендодатель — не так уж и плохо, тем более что всех остальных существующая система более-менее устраивала, и единственное, к чему они стремились, так это улучшить собственное в ней положение.

Натуральное хозяйство — все эти посевные, жатвы, озимые, сенокосы и прочее — было для него в новинку. Выросший в технологичном городе, Рустам запросто мог наладить персональный компьютер, разобраться с телевизором, микроволновкой и спутниковой антенной. Но зато ничего не смыслил в агрономии и искренне считал, что озимые сажают осенью для того, чтобы собрать урожай весной. Для него было настоящим откровением, что одно и то же поле каждый год нужно сеять по-разному. Первые два года пшеницу или рожь, третий год овес или ячмень, а на четвертый и вовсе оставить «под паром» (кстати, выражение «под паром» для него раньше тоже ничего не значило). И делается это даже не для того, чтобы поле отдохнуло, а для борьбы с сорняками. Про то, что поля нужно удобрять навозом, он слышал, но что навоз обязательно должен быть прелым и что удобрять нужно после жатвы, было для него сюрпризом. Понимая, что он полный профан в этих неожиданно сложных вопросах, Рустам не столько говорил и распоряжался, сколько прислушивался к мнению деревенских мужиков, в особенности стариков. Он делал вид, что все это ему знакомо и понятно, а сам жадно слушал, запоминал и не вмешивался до той поры, пока не считал, что досконально разобрался в решаемом вопросе. Точно такой же тактики он придерживался с рыбаками и с содержателями постоялых дворов, выстроенных вдоль северного тракта. Признавая за ними, что они лучше его разбираются в своем деле, он как можно реже навязывал свое мнение в профессиональных вопросах, зато, когда речь заходила о лености и праздности, был беспощаден. Лентяи, пьяницы, развратники — все они в равной степени ощутили на себе его тяжелую хозяйскую руку. Тут он не церемонился и всегда действовал быстро и решительно.

Его строгость могла бы вызывать у людей неприязнь, но не вызывала. Может быть, потому, что, не разбираясь в тонкостях, Рустам тем не менее ухватил суть. Он не старался обогатиться сам, то есть это конечно же было одной из его целей, но он не ставил самого себя во главу угла. Поднять баронство в его глазах значило поднять всех людей, в нем живущих. Рустам относился к тому типу руководителей, Что предпочитают не подстегивать, а вести за собой. Объезжая поля, он не делал разницы между своими и крестьянскими, точно так же он не делил скотину, и крестьянам не приходилось пахать на себе, если в замке была свободная лошадь. Он старался, чтобы и крестьяне, и рыбаки, и содержатели постоялых дворов, и плотники, и кузнец, и все прочие, кто трудился под его началом, стали богаче. Но это не было блажью или альтруизмом, он отлично осознавал, что и он станет от этого богаче, и, что еще более важно, понимал, что его доходы станут не только высокими, но и стабильными. Закрути он сейчас гайки, выжми из людей все соки — конечно, он получил бы сразу большую прибыль, но прибыль эта стала бы одноразовой. Рустам предпочитал смотреть в будущее, лучше сейчас он получит меньше, зато с каждым годом дела его будут только улучшаться. Неудивительно, что жителям баронства такой подход пришелся по душе. «У такого не забалуешь, — говорили они между собой с одобрением. — Глупостей али еще чего не потерпит. Но и дров ломать не станет, мужик с понятием. Не ошиблась хозяйка, настоящего Хозяина привела…»

Но если с жителями баронства Рустам поладил, то с самой баронессой его отношения день ото дня становились только хуже. Так уж получилось, что они как-то само собой разделили обязанности, Айрин занималась замком, а Рустам всем, что за его стенами. За завтраком и ужином они иногда, очень редко, перебрасывались вежливыми фразами. Обедали они обычно раздельно — Айрин в замке, а Рустам там, куда забросят его дела хозяйства. После ужина шли спать. Рустам молча запирал двери и стелил себе на диване, а Айрин растягивала заранее приготовленную легкую занавеску, разгораживавшую диван и кровать. После чего, не произнеся ни слова, ложились спать. Вроде и в одной спальне, но каждый по отдельности.

Айрин чувствовала злость и досаду. Рустам — радость, смешанную с горечью. Каждое утро, просыпаясь, он думал о том, что сейчас снова ее увидит, и душа сладко сожмется, а сердце запоет от вскипевшей крови. Потом наталкивался на откровенный холод, одаривался презрением и злостью из любимых глаз. И зеленый росток его чувств, робко раскрывший листья навстречу солнцу, оказывался безжалостно затоптанным. Как безумные горки, сверху вниз, из рая в ад, из бездны к небу и потом обратно. Много ли времени уходит на легкий завтрак? Но тем не менее из замка Рустам каждое утро выходил уже совершенно истерзанный, чувствуя огромное облегчение и в то же время неподдельное огорчение, что теперь он до самого вечера не увидит Айрин. С наступлением темноты, уставший физически, но отдохнувший душевно, он возвращался в замок, и все начиналось по новой.

Айрин, замкнувшаяся в себе, в своих переживаниях и злости, не замечала его любви. Он ничего не говорил о своих чувствах, а она и не приглядывалась. Он уходил, и она вздыхала с облегчением, снова становясь сама собой. Он возвращался, и к ней возвращалась неприязнь, которую она и не думала от него скрывать, находя в этом своеобразное удовольствие.

Бывало, что Рустам приходил к ужину с улыбкой на раскрасневшемся лице, находясь все еще под впечатлением дневных дел. И тогда она становилась особенно холодной. «Из простолюдинов в бароны, из грязи в князи, рад, вижу…» — думала она с ожесточением, совершенно не отдавая себе отчета, справедливы ли ее слова. Ей хотелось его посильнее ужалить, уязвить, стереть с его лица эту довольную улыбку. И, как правило, ей это удавалось без особого на то труда. Если бы она остановилась и задумалась над тем, что с ней происходит, она бы, несомненно, изменила свое к нему отношение, стала как минимум терпимее. Но это значило, что нужно задуматься и о своем происхождении, и о любимых родителях, которые, как оказалось, и не родители вовсе. Задуматься о короле-отце, который так легко ее бросил, и о настоящей матери, которой она почти не знала. Она гнала от себя эти мысли, как будто бы ничего и не было. Она не хотела об этом думать, и невольной жертвой всего этого и стал Рустам, совершивший к тому же роковую ошибку, полюбив ее. Не случись этого, он бы смог найти в себе силы отнестись ко всему с юмором. Но недаром говорят, что любовь зла. Рустам влюбился до беспамятства, и ее холодность, ее агрессия ранили его прямо в сердце. Тем более что он помнил и другую Айрин. Ту, что искренне ему улыбалась и всегда рада была его видеть. Айрин, способную на сочувствие и теплоту, Айрин ласковую, Айрин добрую даже в своей строгости. И эти воспоминания жгли ему грудь. Он думал, что ее неприязнь происходит из-за его происхождения, его непривычной внешности, его роста, его осанки, его голоса. Он находил в себе тысячу изъянов и считал себя хуже, чем он есть на самом деле, только потому, что именно так он отражался в ее глазах. Но он и не подозревал о настоящей подоплеке ее чувств. Если бы король знал, к чему это приведет, возможно, он бы и разрешил рассказать ему о происхождении Айрин. И, глядишь, все повернулось бы по-другому. Они смогли бы поговорить с Айрин по душам и, по крайней мере, не заставляли бы друг друга так сильно мучиться. Но что гадать, все стало так, как стало. В своем простодушии Рустам и не подозревал, что в его женитьбе есть двойное дно, а Айрин, будучи не в состоянии ни с кем поделиться своей тайной, с каждым днем все больше ожесточалась. Обстановка постепенно накалялась.