Мильфьори, или Популярные сказки, адаптированные для современного взрослого чтения - Ада Самарка

В двухстах метрах от нее кабриолет со включенным правым поворотом неожиданно крутанул резко влево, чуть не слетел с дороги, вильнул пару раз на встречную полосу, потом выровнялся и умчался по прямой пустынной трассе, будто с треском разрывая ткань, из которой соткана была эта ночь. Но очень скоро рев затих, повеяло болотистой, чуть сладковатой прохладой, затрещали сверчки, и звездное небо, словно оттянутое за резинку, теперь снова низко повисло, тускло мерцая. А красные габаритные огни на бампере были теперь как два удаляющихся сигаретных огонька. Этот сигаретный диалог без ее, Русланочкиного, участия вызывал новую щемящую тоску – словно уезжали там от нее двое, спокойно покуривая, и один из них с куском ее сердца.

Но неожиданно вновь послышался нарастающий рев: домчавшись до холма перед Стайками, компания в кабриолете решила зачем-то развернуться, и мчалась теперь на приличной скорости, обратно. Дорога там длиной примерно 4 километра, обсажена березками, с полями с обеих сторон и, несмотря на свою очевидную прямизну, весьма коварна. Качество покрытия, на первый взгляд, не вызывает никаких опасений, но словно какие-то невидимые колеи начинают стелиться под колесами разогнавшегося автомобиля, так что дрожит руль, как бывает при плохой балансировке, и возникает серьезный риск слететь с дороги. В какой-то момент, уже промчавшись мимо поворота на Русланочкин родной Витачив, кабриолет вдруг странно вильнул, завизжали тормоза, сухо и страшно зашипела резина, и машина, потеряв управление, как будто в скользкой луже, разворачиваясь боком, полетела на березки и в овраг за обочиной. Непристегнутые пассажиры вылетели, словно их выстрелила катапульта, и попадали, с пугающе отчетливым на фоне остального грохота, шмякающимся звуком, на асфальт.

Русланочка сорвалась с места, проехала до них метров сто, бросила скутер, помня, что может быть взрыв, распахнула складывающийся ракушкой телефон, пытаясь подсветить себе. По земле, чуть лоснясь, отражая перламутровый свет ее дисплея, расползалась какая-то жидкость – то ли кровь, то ли что-то из автомобиля, разорванного пополам и разбросанного по всей проезжей части. Людей было вроде как пять человек – два юноши и три молодые женщины. И одного из юношей, единственного пристегнутого, на водительском сиденье, Русланочка вдруг опознала. Это был DJ Prinz, любитель сумерек, вампирской темы и черной подводки для глаз. Тот, чьи фотографии, скопированные из одной из социальных сетей, украшали рабочий стол на ее компьютере. И автор песни про зубастый капкан, играющий на чувствах канкан. Собственной персоной – юноша с нежным, чуть пухлым боттичеллиевским лицом и с черными кудрями, в черной обтягивающей майке, с толстым кожаным браслетом, точно как на заставке ее компьютера, он еще держал там на руках белого котенка. «А это еще кто такой?» – спрашивал Генрих Александрович, будто чуя неладное, стоя за ее спиной, а Русланочка раздраженно клацала компьютерной мышью, пытаясь какой-то нейтральной программой закрыть рабочий стол, и никогда ничего не отвечала.

Став коленом на помятый металл, Русланочка светила телефоном на лицо юноши, пытаясь свободной рукой отсоединить ремень безопасности. Водительское место было смято в месиво металла и пластика, из остатков приборной панели торчал двигатель. А место, где сидел этот молодой человек, удивительным образом почти не пострадало – не хватало только двери. Как показывали в фильмах. Русланочка положила ладонь ему на шею. Шея была мягкая и неожиданно теплая, почти горячая (а ее тонкие шелушащиеся пальцы вечно мерзли). И была пульсация – отдающая прямо в незаживающие трещинки на сгибе средней фаланги, над выпуклыми серебряными кольцами. При голубоватом свете мобильного телефона он казался еще фантомнее и бледнее, чем на своих отретушированных фотографиях. В углу правого глаза была татуировка в виде какой-то лианы или растительного орнамента, как слеза («Странно, что этого не было видно на фото», – подумала Русланочка).

Скоро на обочине собралось несколько машин, через открытые двери пахло чужими освежителями воздуха, горели синие и зеленые огоньки приборных панелей, теплился жидкий бежевый свет в салонах, в синевато-белых лучах фар суетливо переступали ноги в шлепках и шортах, в темноте на фоне лиственного кружева перемещались светящиеся точечки экранов мобильных телефонов. «Боже мой! Боже мой!» – причитала какая-то женщина. Чья-то собака, возвращаясь с дачи, была выпущена из машины и теперь резвилась в высокой траве на обочине. Русланочка села в кузов грузового микроватобуса и отвезла Сташковского-младшего в больницу. Помогала грузить его на носилки и шла рядом, неловко придерживая, рассматривая его лицо, округлые, почти женские плечи, шею и руки, лишенные какой-либо растительности. Вокруг больницы стояла та же курортная хвойная тишина, несколько сосен росли прямо перед входом. Стрекотали сверчки, мотыльки кружили вокруг редких фонарей, и темно-синее небо, как тонкий шерстяной платок, висело снова низко-низко, светя дырочками звезд.

Зеленовато-белый яркий свет из приемного покоя вылился на нее, как ведро кислоты. Тут же защипало в глазах, заныли трещины на коже, зачесались чешуйки. В тамбуре, где они стояли, между дверями в отделение и дверями приемного покоя, появилось трое врачей – двое женщин и мужчина, и все они смотрели не на Диджея Принца, а на нее, Русланочку. Отпустив носилки, за которые она скорее держалась, чем держала, Русланочка поспешно натянула на голову серый коттоновый капюшон и спрятала кисти рук в длинные рукава.

– Идемте-идемте, – не отпускал ее врач, – у вас серьезные ожоги, дайте-ка… похоже на обугливание!

– Это не ожоги, – ответила Русланочка, – это ламеллярный ихтиоз.

И, выдернув руку, убежала обратно во двор.

Водитель микроавтобуса ехал обратно в сторону Ржищева и согласился подвезти Русланочку до ее брошенного на трассе мопеда.

– Так ты точно в порядке? – спросил он на прощание.

– В полном, – улыбаясь, ответила Русланочка, и ее лицо, оттененное с двух сторон темной чешуей, в синих отсветах милицейских проблесковых маячков казалось просто необычно накрашенным, не более.

– Артисты… – сказал водитель и уехал.

Через пару недель, на страничке DJ Prinz в одной из социальных сетей появились новые фотографии, совсем не похожие на все то, чем полнились тематические галереи усилиями самого юноши и его поклонников. На смену демонически-кладбищенским темам, с черными стенами и красными розами, пришел классический морской закат: оранжевые волны, желто-фиолетовое небо и черный мол, с разлитой, как молоко, неподвижной лужей. И слова новой песни: «Жизнь это узкая лента, скользкий атлас, слететь в бесконечность так просто, ты только нажми на газ».

– Что ты слушаешь! Господи, как человек, читающий стихи Цветаевой и Апполинера, может упиваться такой бездарной пошлостью? – возмущался Герних Александрович за ужином, которому предшествовал небольшой концерт из окон Русланочкиной комнаты.

– Но это вся подростковая культура такая, – объясняла, жуя, одна из сестер, – ничего особенного, просто мир, как бы это, прокрутился на одно поколение вперед, – она сделала жест рукой с вилкой, и кусочек рыбы упал на скатерть.

Русланочка впервые подумала, что лицо ее сестры совершенно нормальное, не видя плеч и бедер, никогда не скажешь, что с этой молодой ухоженной женщиной может быть что-то не в порядке. И она никогда не поймет, каково Русланочке, умудряющейся самореализовываться даже будучи заточенной в панцирь своей болезни.