Тайный сыск царя Гороха - Андрей Олегович Белянин

печкой аж до Индийского океану! Будешь там раджам на слонах правила дорожного движения регулировать. А ну?!

Гражданин Бессмертный пробормотал себе под нос два непроизносимых слова (две гласных на восемь согласных без мягкого знака) и резко выбросил руки вперёд. С кончиков его пальцев сорвалась здоровенная шаровая молния и всей мощью ударила в ворота!

Я толком даже зажмуриться не успел. От жуткого грохота уши заложило, но, когда дым и гарь рассеялись, оказалось, что ворота ни на сантиметр не прогнулись. Зато вся Кощеева гвардия лежала вверх ногами, да и сам он, похоже, изрядно словил рикошетом.

— Забыл совсем, — осторожно щупая помятую корону на голове, выдохнул гражданин Бессмертный. — Я ж сам поставил заклятие от всех заклятий! Ну чтоб враги тайные да явные ворота мои чародейством супротивным не открыли.

— Ясно.

— Чего те ясно, злыдень милицейский?! Печь свою дурацкую убери, кому говорят! Ить ни войти, ни выйти!

— Вы, пожалуйста, на нашу чудесную печку-матушку не наезжайте, — тоном кота Матроскина, говорящего о любимой корове, протянул я. — Она у нас хоть и добрая, но не так давно целое змеиное войско под асфальт закатала. Рекомендую не провоцировать.

— Ах так? Ах вот ты, значит, как?!! — не на шутку обиделся Кощей Бессмертный. — Да знаешь ли ты, смерд на гособеспечении, какая мне сила дадена? Я ж одним щелчком печь твою по кирпичикам разбросаю!

Ну-ну… как говорится, кто я такой, чтоб с ним спорить? Пусть попробует, мне не жалко, печке не больно, всем интересно. Наш главный преступник осторожно просунул правую руку через решётку по самый локоть, дотянулся до печи и изо всех сил отвесил ей звонкий щелбан! Вверх взлетело облачко побелки…

— Ай-я-а!.. Больно-то как, сволочь твердолобая-а… Сука ты, а не участковый!

— Хм, я-то тут при чём? Это вы грозились щелчком печку разнести по кирпичику.

— А чё ты мне не сказал, что она твёрдая?!

— А вы не знали? — не поверил я, и Кощей понял, что выглядит идиотом.

— Ну всё, кирдык тебе, сыскной воевода. Я её просто сдвину, ворота открою, а тебя… Не знаю, чё с тобой сделаю…

— Мне подождать, пока придумаете, или вам посоветоваться надо?

— Э-ге-гей! — как-то очень двусмысленно крикнул гражданин Бессмертный, изображая былинного богатыря и упираясь в печь обеими руками. — Я еду-еду, не свищу, а как наеду — не спущу!

Он так напрягался минут пять. Менял позы, скользил ногами по полу, падал, поднимался, толкал печь с упором на коленях и в конце концов рухнул чёрной грудой металлолома.

— Ну что, спустили?

— Чего?

— Не знаю, пар, наверное. Вы же обещали: «Как наеду — не спущу». Наехали?

— Говорю ж, сука ты…

— Повыражайтесь мне тут! — рявкнул я и, невольно почувствовав спиртной запах, дёрнулся. — Да вы что, ещё и пили?!

— Врёшь, собака милицейская, совсем нюх потерял, — устало огрызнулся Кощей, даже не делая попыток подняться. — С твоей стороны самогонкой тянет! Уже и на службе пьёшь, а? Ни стыда, ни совести у людей…

Я уже открыл рот для гневной отповеди, призывая хоть того же Митьку в свидетели, и…

И, собственно, впервые за всё это время задался вопросом: а где у меня тут вообще Митя? Он же с момента появления гражданина Бессмертного вообще ни разу не проявился, голоса не подал, не очень на него похоже, верно?

— Твою же дивизию…

Я забежал за Емелину печь и ахнул — на песке валялась пустая бутылка, один в один единоутробная сестра той, что геройски погибла, разбившись о пол под ногами шамаханов. То есть этот прощелыга спёр не одну бутылку, а две, после чего нагло врал мне в лицо! Пристрелю…

— Ах ты, псина нетрезвая, — хрипло прорычал я. — До пенсии у меня будешь в трубочку дышать по утрам и вечерам, даже во сне, я тебе её знаешь куда вставлю?! Угадай с одного раза!

На песке за печкой была чётко видна вихляющая цепочка следов, уходящая от Лысой горы к ближайшему перелеску. Догонять его не было ни смысла, ни толку, ни желания.

Правду Яга говорила: если у Митьки есть слабое место, то это нездоровая тяга к выпивке. Причём он ведь у нас не алкоголик какой, мы его контролируем, но… Вот так бывает, дорвётся на халяву, и всё, и только клади его, никакушного, в поруб до утреннего протрезвления, а сейчас с воспитательными речами под руку лучше не лезть. Тем более если он уже не первый день в волчьей шкуре, на нервах и практически предоставлен сам себе.

— Убедился? — мрачно, но без злорадства встретил меня Кощей, уже вставший на ноги и даже принявший, насколько возможно, горделивую позу.

— Да. Приношу свои извинения за… — Я вовремя остановился. — А, собственно, за что мне извиняться-то? За то, что вы с дружком вашим, змееголовым, моего младшего сотрудника в серого волка превратили?! За то, что теперь он где-то по лесу в пьяном виде медведицам подол задирает? Да я вам за такие вещи…

— Пятнадцать суток впаяешь? Хи-хи!

— Я вам яйцо разобью.

— Лицо? — переспросил Кощей.

— Хуже, — честно предупредил я.

— Ой-ой, спасите, меня дяденька-милиционер сейчас заберёт… бу-га-га!

Я мысленно сосчитал до десяти, унял бушующую в груди праведную ярость и спокойно спросил:

— К вам сюда случайно ворон не залетал?

— Случайно? Нет, — с непередаваемым сарказмом в голосе откликнулся Кощей Бессмертный. — Он же ко мне специально прилетел, сволочь пернатая, чтоб сказать, что ты там какое-то яйцо непонятное нашёл.

— Не какое-то, а…

— Врёшь!

— Проверим? — Я сдвинул заслонку и достал из чугунка припрятанное яйцо.

То самое, что было нами найдено. Положил его на печку, взял тот же чугунок, размахнулся и…

Кощей с таким воплем кинулся на ворота, что у меня сердце дрогнуло.

— Помилуй, участковый! Не губи! Отпусти душу на покаяние! Всё, что хочешь, для тебя сделаю! Только по яйцу не бей!

На мгновение я почувствовал себя очень испорченным мальчишкой, потому что у мужика тут горе и он не вполне свои слова контролирует. Тем более что, по сути-то, говорит всё правильно, не придерёшься, но…

— Хорошо, пока ни по чему бить не буду, — неуверенно пообещал я. — Мои условия. Пункт первый: освобождение всех пленниц.

— Освобожу, лично до дверей провожу, в ножки поклонюсь, прощеньица попрошу прилюдно! Слезу пустить?

— Не надо, обойдёмся без театра театровича, — поморщился я. Страсть этого махрового прохиндея к мелодраматическим эффектам давно вошла в поговорку. — Пункт второй: возвращение Бабе-яге и Мите Лобову их истинного облика.

— Исполню в лучшем виде! А тока… ежели Яга-предательница не захочет с молодостью расставаться?

— Ну, это будет её осознанное решение, и мы, как взрослые люди, всё