От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868-1918 - Эдуард Экк

– А теперь, господа, вы должны здесь же, в присутствии корпусного врача, дать мне честное слово, что за всю войну ни один солдат не выпьет сырой воды.

Я категорически отказался дать такое слово за невозможностью его сдержать и добавил:

– Если нам суждено будет попасть в горный район, то ведь от горной родниковой воды кроме здоровья ничего не будет.

В заключение всего должен сказать несколько слов про город Пензу, про замечательно хорошие отношения к войскам городских властей и городских жителей. Поражали дешевизна жизни, низкие цены на жизненные продукты, квартиры и прочее. А главное, несмотря на то, что в Пензе мобилизовались два штаба дивизии со всеми учреждениями и четыре полка, цены за все время оставались те же, не повысившись ни на одну копейку, например, цена на мясо как была восемь копеек за фунт, так и осталась до самого выступления частей в поход.

Комнаты приезжим и семейным офицерам сдавались охотно и, по-нашему, за гроши. А был и такой случай. Приехавший капитан Генерального штаба Яхонтов вместе с женой, подыскивая себе помещение, останавливались и прочитывали вывешенные объявления о сдаче комнат. В то время как они читали одно из таких объявлений, к ним подошла дама с вопросом:

– Что вы ищете, помещение? Какое вы хотите помещение?

– Мы бы хотели две комнаты.

– Две не знаю, право, а может быть вам будет достаточно одной хорошей? Тогда я могу вас провести тут же поблизости.

Провела к одному из ближайших домов и во втором этаже ввела их в квартиру и показала хорошую светлую комнату с полной обстановкой.

– Может подойдет? – и когда Яхонтовы сказали, что с удовольствием займут эту комнату:

– Так милости просим, переезжайте хоть сейчас, я быстро все приготовлю.

– А какая будет цена?

– О цене и речи быть не может. Я с особенным удовольствием приму вас и вы будете моими дорогими гостями.

Другой пример: мне было отведено помещение в Суворовской гостинице, лучшей в городе. Но с ходом мобилизации сразу сказалось неудобство пребывания там – масса посторонних людей, необходимость осторожности при разговорах, отсутствие помещения для ожидавших, а главное, желание с места пригласить к себе на довольствие всех чинов штаба, побудили подыскать соответствующий дом.

При содействии капитана Мухина, пензенского старожила, очень скоро удалось нанять дом в пять комнат с мебелью и полной обстановкой, до посуды включительно, причем хозяйка дома, проводившая лето в имении, объявила, что, как мне угодно, на один ли месяц или на все лето, цена одна – 25 рублей. При доме только не оказалось достаточно большой конюшни, но тут же, напротив, я нанял конюшню в четыре стойла за 10 рублей. На другой же день пригласил на новоселье начальника штаба, дивизионного врача, офицеров штаба и двух прапорщиков запаса, моих ординарцев.

Мы пообедали, поужинали и так проделывали всю войну, вплоть до возвращения в Россию. Полковника Скалона я пригласил и жить со мной.

В течение месяца, проведенного нами в Пензе, город четыре раза нас чествовал хлебом-солью, обильно угощая не только офицеров, но и солдат. Ни разу не было недоразумения с городскими властями, напротив, они во всем охотно шли нам навстречу и старались помочь в чем могли.

Еще считаю долгом сказать несколько слов в защиту прапорщиков запаса. Их тоже было принято огульно считать мало подготовленными к офицерской работе, не любящими военное дело, старающимися отвильнуть от строевой работы и тому подобное.

Мы разом получили 80 прапорщиков запаса. Нельзя же допустить, чтобы к нам попали все исключительно хорошие. Совсем нет, но весь вопрос в том, как взглянуть на дело. Если судить только по тому, насколько они твердо знали строевые уставы при самом призыве, то и к нам попали в большинстве очень слабо подготовленные. Но стоит взглянуть с другой стороны: большой процент из них был с высшим образованием, другие со средним, большое число из них состояло на частной службе, привыкло к большой и ответственной работе. Вот эти качества при них оставались навсегда, возобновление же в памяти уставов и требований военной службы при умелом обращении с ними быстро восстановлялись, и они становились дельными помощниками своих ротных командиров, а впоследствии и сами успешно командовали ротами, были даже начальниками отдельных команд.

Но, повторяю, все это они дают только при умелом, ровном обращении с ними, при настойчивом проведении в жизнь служебных требований. Были и такие, правда единичные, которые пытались вести беседы о вреде войны и на другие, уже и тогда модные темы о свободе, но сразу остановленные и прибранные к рукам, остались в рамке закона, а затем, присмотревшись к работе офицеров, сами примкнули к ним и стали настоящими начальниками и работниками. Только трое из 80 оказались закоренелыми алкоголиками и были по моему представлению исключены из состава армии.

Мои личные сборы в походе были не сложны. Еще в Петербурге я приобрел у Золотова походную кухню, которая умещалась в небольшом сундучке и состояла из плиты и необходимой кухонной посуды, на которой повар часто приготавливал обед на 12 человек. Походный самоварчик на 10 стаканов с таким приспособлением, что его можно было нести за ручку, не обжигая руки, в то время как он наставлялся; фонарь с приспособлением к надеванию на пояс или к седлу и к нему сорок свечей; два кожаных чемодана. В Пензе купил войлочную кошму вместо тюфяка на походную кровать и черную папаху. Проездом, в Казани, купил легкий тарантасик с верхом.

Опасаясь, что моей шестивершковой Наяде будет трудно в горах, я ее выменял у командира 28-го драгунского Вознесенского полка[139] полковника Карташева на его кобылу Аврору, около четырех вершков росту, которая превосходно отслужила мне всю войну, и хотя в Пензе я прикупил еще и киргиза-бегунка, но почти никогда на него не садился.

Упряжных лошадей приобрел так: выйдя однажды вечером походить около дома, я заметил, что один господин проезжает несколько раз мимо меня на сером в яблоках, белая грива, белый хвост, хорошем рысаке вершков трех ростом. Когда он в третий раз проезжал мимо меня, уже шагом, я остановил его и спросил, не продает ли он лошадь?

– Продаю, у меня только нет на нее аттестата, ей семь лет и вы сами видели какой у нее ход.

– А цена?

– 200 рублей.

Это цена была так умеренна, что я, не торгуясь, сейчас же ее приобрел, вызвал кучера Егора, передал ему лошадь и поручил подобрать к ней пристяжку. Егор отлично подобрал и ростом и складом, тоже серую, но светло серую с черной гривой, черным хвостом и заплатил за нее всего 130 рублей – цену, которую платила тогда казна за обозных 1-го разряда. Эта пара прекрасно отслужила всю войну, ход лошадей был так хорош, что когда мы стояли на зимних квартирах и приходилось ездить на станцию Таладжау расстояние в 18 верст, мы проезжали в час с четвертью.