Огнем и водой - Дмитрий Вересов

И вот тут Вадим понял, что сам спит. Замечательное чувство, которое иногда посещало его и наяву. Но сон был более нежной материей и под его пристальным и беспощадным взглядом стал расползаться, лопаться по швам, быстро истлевать и вдруг исчез. Как это любят показывать в фильмах – человек просыпается с криком и резко встает в постели. Глупый штамп – никто так не просыпается. Он просто открыл глаза и лежал, прислушиваясь к стуку дождя по жестяному карнизу. Мерный стук, словно солдаты маршируют. День и ночь, день и ночь мы идем по Африке, только пыль от шагающих сапог…

Спустя примерно месяц после начала работы в НПО у Иволгина состоялся еще один разговор с Колесниковым. Направляясь на встречу с ним, Вадим предполагал все что угодно. Может быть, в комитете подумали-подумали и решили выставить неблагонадежного Иволгина за порог оборонного предприятия. Еще фотограф этот подложил свинью – такая же жертва системы, но тут уже каждый сам за себя!

Колесников улыбался, перелистывая какую-то тетрадь в клеенчатой обложке, и, посмотрев на входящего Вадима, улыбаться не перестал.

– Садитесь! – кивнул он.

Иволгин сел, тоскливо оглядываясь. На стене висел портрет генерального секретаря с четким мушиным пятнышком на начальственном лбу. «Боятся дырку протереть, – подумал он, – вот и не смывают».

– Как вам у нас работается? – спросил участливо Колесников.

– Спасибо, не жалуюсь, – сказал Вадим и добавил искренне: – Даже лучше, чем я думал.

Колесников покачал головой, словно этот ответ имел чрезвычайную важность.

– А дочка как?

– Прекрасно, – сказал Иволгин и насупился, словно только теперь вспомнил, с кем он, собственно говоря, беседует. – Я вам зачем-то понадобился?

– А вы не торопитесь, товарищ Иволгин! Мы же с вами нормальные люди, почему бы и не поговорить по-человечески. У меня, между прочим, тоже сын растет. Тройка на тройке. Я догадываюсь, о чем вы сейчас думаете: «О чем с этим монстром можно говорить по-человечески?!» Можно, товарищ Иволгин, можно. И нужно. В конце концов, не вы единственный, кто вынужден расплачиваться за чужие преступления. Или скажем мягче – проступки…

Иволгин заерзал в кресле. За окном срывались, отмеряя секунды, капли с тающих сосулек.

– Знаете, – сказал Колесников, – когда в моей жизни наступает черная полоса, я вспоминаю блокаду. Да, да! Это, может быть, покажется вам слишком пафосным, неискренним, но это правда. Курите?

Он протянул Иволгину открытую пачку. Сигареты «Друг», старые знакомые. Вадим замялся, курить в кабинете по-приятельски с гэбистом казалось ему странным. Всплыла какая-то сцена из трех мушкетеров. Он в роли д’Артаньяна, а Колесников, стало быть, – кардинал…

– Не стесняйтесь! – сказал гэбист и, перехватив взгляд Иволгина, вскинул глаза на генерального. – Он не станет возражать!

Он почти по-отечески посмотрел на Вадима. В кабинете ненадолго повисло молчание.

– Да! – поднял палец Колесников, устремив взгляд куда-то в бесконечность. – Блокада! Что значат все наши неприятности, большие и малые, по сравнению с тем, что пришлось пережить тем, кто здесь оказался. Вы знаете, что немецкие войска были почти в двух шагах от места, где мы с вами находимся? И если бы фон Лееб не получил приказ Гитлера отдать часть своих подразделений для переброски на московское направление, вполне вероятно, что, несмотря на весь героизм защитников, город бы пал!

Вадим напрягся. Сразу всплыли в памяти рассказы в курилке. Случайно Колесников затронул тему с немцами или он в курсе того, о чем там говорилось? Все может быть. Вадим попробовал вспомнить, кто там был с ними. А хотя – гадай, не угадаешь. А может, у них жучки везде распиханы?!

Колесников кивнул, следя за выражением его лица, словно догадался, о чем сейчас думает его посетитель.

– Я понимаю, что вас вряд ли радует отсутствие служебного роста, – сказал он. – Вы ведь прекрасный специалист, я сужу об этом по тем характеристикам, которые получаю от вашего непосредственного начальства.

– Я и не подозревал, что моя скромная персона все еще пользуется вниманием госбезопасности! – ответил ему в тон Вадим.

– Исключительно в положительном плане! Помните ваш демарш с освобождением Кирилла Маркова? Вы ведь взрослый человек, должны понимать, что подобные выступления могли обернуться для вас большими неприятностями. Однако этого не произошло. Я, в некотором роде, даже восхищаюсь вашим, не побоюсь этого слова – гражданским мужеством. Не знаю, способен был бы я на такое… – Он, казалось, всерьез над этим задумался. – Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается! Теперь он, кажется, где-то во Франции выступает?

Вадим ничего не слышал о Франции и предположил, что это очередной гэбистский трюк. Он пожал плечами.

– А вы от него разве весточек не получаете?! – спросил Колесников, глядя ему в глаза.

– Иногда! – сказал Иволгин.

Колесников кивнул.

– Скажите, а вы не боялись оставить дочь с человеком, который провел столько времени в психиатрической лечебнице?

– Нет, не боялся! – сказал Вадим, поднимаясь. – Если у вас больше нет вопросов…

– Тихо, тихо, тихо… – Колесников успокаивающе взмахнул рукой. – Ну что вы, Вадим, как красна девица? Чуть что – сразу в штыки. Я понимаю, жизнь у вас нервная. Вот как представлю себе, что пришлось бы с моим сорванцом одному возиться, – так лучше сразу в петлю! А тут еще такие проблемы!

– Я не жалуюсь! Могло быть и хуже, если подумать.

– В том-то и дело, Вадим, что наша цель – не плодить страдальцев и мучеников, которые безропотно сносят гонения. Вернемся к Маркову! Значит, у вас не было никаких оснований беспокоиться – он никогда не вел себя странно, непредсказуемо?! В этом, собственно говоря, не было бы ничего удивительного, учитывая все, что ему пришлось перенести!

Вадим мог бы рассказать товарищу Колесникову очень многое о странностях Кирилла – о том, как Марков погружался в странное оцепенение посреди разговора, о криках посреди ночи – Кирилл иногда говорил во сне и часто – на английском языке. Причем старом, вычурном, который Домовой, язык и так знавший неважно, не мог понять совсем. Только к чему все это?! Делиться с гэбистом своими воспоминаниями он не собирался.

– Не было никаких оснований! – Вадим решил, что будет отвечать односложно, чтобы не сказать лишнего, – эти ребята мастера выуживать информацию в разговоре, их этому специально учат.

– А во время его пребывания в вашем доме не происходило никаких странных вещей?

– Что вы имеете в виду?!

– Ну, странных, – гэбист покрутил пальцами. – Необычных, экстраординарных!

Иволгин улыбнулся.

– Простите, но я не совсем понимаю, – сказал он и в этот раз нисколько не погрешил против истины – он действительно ничего не понимал. – Во всяком случае, черти из водопроводных труб у нас не вылетали! – добавил он, припомнив ту дурацкую газетную «утку» про дыру в преисподнюю.