Встречи на ветру - Николай Беспалов

Глянула я на того, кто сутки назад предложил мне выйти за него, и до того мне стало противно, что хоть два пальца в рот. Вот такой у меня характер: не терплю немощь и слабость в мужчинах. Ненормальная я, да? Что поделать, я такая. Он на меня смотрит, как побитая собака, помощи просит. Не умею я притворяться, потому на моей физиономии отразились все те чувства, о которых я вам сказала. Аркадий все понял, приподнялся на подушке и говорит тихо, но внятно:

– Поглядела? И я тебя всю увидел. Иди уж.

Я и пошла, а он мне вслед:

– Запомни этот момент. Я поправлюсь и приду ещё. Тогда и поговорим.

Сильно! Это мне нравится. Сила и напор – вот мой девиз. Не забыли, какую цель в жизни я себе поставила? Забыли, не забыли, а как я буду отсюда выбираться – вот вопрос. Я же уснула по пути и дороги не отмечала. Пошла наобум направо. Дура дурой, мне бы налево, к центру, а не наоборот.

Замело, похолодало, у меня в животе кукиш кукишу показывает, мы с девчонками даже пивка не попили, а ночью нас так вывернуло, что кишки слиплись.

– Гражданин, – говорю мужчине, – не подскажете, как мне к метро «Площадь Восстания» добраться?

– Хорошо новый год встретила? Хочешь глоток для согреву?

– Я бы глотнула, но со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.

– Поправимо. – Чудак человек, достает из кармана полушубка пакет, на морозе запах копченой рыбы, у меня слюнки потекли.

Оказалось, этот мужчина работает в инфекционной больнице санитаром в морге, отбарабанил, – так он сказал, – сутки и теперь идет домой, а там никого.

– Бобыль я. Дочка выросла, сделала папе ручкой и умотала с каким-то хреном с бугра в Мурманск, – выразился откровеннее, но не стану я повторять за ним, – зайдем за угол, чтоб не дуло.

Его не волнует, что кто-то может увидеть нас, пьющих водку на улице. Граненый стакан мужчина обтер тряпочкой, смоченной той же водкой, рыбу разделал ловко и быстро.

– У нас в больнице с гигиеной строго, – говорит он и наливает водку. – Мой начальник – патологоанатом Лев Львович говорит: «Безопаснее дерьмо скушать, нежели одну холерную палочку лизнуть».

Смеётся. Ему смешно, а как представлю, что он сутки провел с покойниками, меня дрожь пронимает. Водка согрела кишки, а рыба была сочна.

– Так, говоришь, тебе в метро надо?

– Надо, меня сюда на милицейской машине привезли.

– На опознание? – с пониманием говорит санитар.

– Можно и так сказать. Мне в метро надо.

– Зачем в метро. Ты сюда на машине приехала и уедешь на машине. Сейчас домой зайдем, я переоденусь и отвезу тебя. Приглянулась ты мне. – Откровенно, но меня это не смущает.

– Выпивши и за руль?

– Зажую орешком, ни один гаишник не учует. Да и кто в это время ловить будет?

Это надо же, как живет санитар морга! Комната большая, мебель стильная, на стенах картины, почти такие же, как у Наума Лазаревича, в буфете хрусталь и много маленьких фарфоровых чашек.

– Звать меня Павлом. Чашками заинтересовалась? – Углядел-таки. – Это моё хобби. Собираю чашки костяного фарфора Ломоносовского завода. А тебя как звать. – Я назвалась. – Ишь какое совпадение, мою жену тоже Ириной звали. Она у меня певицей была в Малом театре, альт. Я её за голос полюбил. Как она пела русские романсы!

Моему удивлению нет предела. Спрашиваю:

– Вы санитар, а она певица, как так?

– Пойди, сядь в кресло, а я пока переоденусь. – Скрылся за створкой шкафа, оттуда говорит: – Когда она была певицей, я служил в прокуратуре. А как она умерла, стал пить запойно. Кто будет такого держать на государевой службе. Поперли. У нас с Ириной была квартира, все пропил. Одну машину оставил.

– А это всё? – я обвела рукой комнату.

– Это-то? Это все трудом праведным. Жена умерла семь лет назад. Два года пил, а когда со службы выгнали, дочь квартиру разменяла и уехала, тут я очнулся как от страшного сна.

Вышел. Ах, как он преобразился! Джинсовые брюки – это дикая редкость, рубашка в клетку-шотландку, поверх неё кожаная куртка. Настоящий иностранец.

– С Вами мне стыдно на улицу выйти.

– Это ты брось. Ты красавица. Главное – не что надето, а на кого надето. Пошли.

Мы прошли полквартала, вошли во двор. Снегу полно, одна тропка ведет к подъезду.

– Придется попотеть, – достал из-за ящика для песка лопату и принялся откапывать ворота гаража.

Гадаю, какая у санитара машина. Думала, «Жигули» – ошиблась. Павел вывел из гаража белую «волгу». Машина блестит, в салоне, я вижу, чисто, на сиденьях красные накидки. Красота!

Ведет машину Павел уверенно, расчетливо, к перекресткам подъезжает, когда там загорается зеленый свет.

– Водить в городе машину надо с умом. Дураки лихачи рвут с перекрестка, а не видят, что на следующем тоже зеленый, пока приедут, будет красный. Опять стоят. Езжай со скоростью шестьдесят километров и попадешь в зеленую волну.

До общежития мы доехали за тридцать минут. Хорошо бы, чтобы мои подружки увидели, как я возвращаюсь. Чертик тщеславия сидит во мне.

– Тут ты живешь? – В голосе Павла я слышу нотки разочарования.

– Не нравится? Ничего, и у меня будет своя комната, а то и квартира.

– Нравится, не нравится – это не из моего лексикона. Жить в общежитии – дело трудное. Это что-то атавистичное, цивилизация превращает человека все больше в индивидуалиста. Человек стремится отгородиться от мира. Строит заборы, возводит крепости. Сталин отгородился железным занавесом. Некоторые недалекие люди ругают его за это. Но если посмотреть с точки зрения здоровья, я имею в виду моральное здоровье, то такое положение спасает нашу молодежь от разврата западного мира. Да и в экономике налицо выгода. Нам не грозят кризисы.

– Послушайте, товарищ бывший работник прокуратуры, мне ваши лекции ни к чему. Если человек хочет развратиться, как вы говорите, то он любой занавес преодолеет. Свинья грязи найдет.

– То речи мудреца, – он умеет и улыбаться. – А нас наблюдают, вон, в окне на втором этаже.

Точно. Это Тоня и Клеопатра. «Ага, – с каким-то злорадством подумала я, – завидно? А то все – Ирка неудачница. Смотрите, на какой машине меня привезли». Тут мне в голову пришла, по моему мнению, прекрасная мысль – прийти к нам в комнату с Павлом.

– Павел, коли мы приехали ко мне, не зайдете ли? Поглядите, как живут советские рабочие девушки.

– Не осмеливался просить тебя об этом, – улыбается хитро, понимает меня. – Ты сиди, а я выйду и открою тебе дверь. Будет как в американском кино.

Так и поступили. Представляю, какими стали глаза у моих подружек. Не вывалилась бы из орбит. Позже такую сцену я увижу в одном кинофильме. Что ж, режиссер подглядел это в жизни.