Клео. Как одна кошка спасла целую семью - Хелен Браун

Зато мне пришлась по душе архаичность Кембриджа. Булыжные мостовые, скрипучие колледжи, летящие к небесам мальчишеские дисканты, когда в капелле Кингз-Колледжа служат вечерню. Я полюбила причудливый Кембридж с его приверженностью странным правилам, таким древним, что никто не помнит, почему они существуют. Только старшим членам колледжа разрешается ходить по газонам (на меня разрешение как будто распространялось, но я ни разу не рискнула — вдруг я недостаточно старший член колледжа?). После ужина портвейн полагается поставить перед хозяином дома, который сначала наливает гостю по правую руку, потом передает графин гостю слева от себя, а тот уже пускает его дальше влево, и графин идет по кругу, пока не вернется к хозяину. Именно потому, что по большей части эксцентричные кембриджские правила не служили какой-то явной практической цели, приятно было им подчиняться. К примеру, профессор является на официальный прием в гидрокостюме и маске (рассказывали, что однажды такое случилось), и оказывается, что он лишь следует некой традиции, о которой другие просто не помнят.

Я подружилась с Харджитом, сикхом из Малайзии (он носил тюрбан), Томом, немолодым профессором математики из Торонто, и с замечательной Бронвин, моей землячкой, аспиранткой по экономике. Мы с Томом регулярно совершали вылазки по снежку в ближайший паб. Харджит в день св. Валентина угостил меня чаем в отеле «Савой» в Лондоне. С Бронвин мы нарядились в пластиковые мешки для мусора и отплясывали до упаду на студенческом «помоечном балу». Завести знакомство с англичанами оказалось не так просто, возможно, они не одобряли, что мы, жители колоний, на время вторглись в их мир.

Куда бы я ни пошла в Кембридже, повсюду и на каждом шагу были кошки. Страдая безнадежной кошконостальгией, я попыталась подружиться с жирным апельсинно-рыжим котом, сидевшим на кирпичной стене за плодовыми деревьями. Стоило мне подойти, как он дал деру.

Однажды я увидела, как за углом старинной церкви исчезает черный хвост. Сердце екнуло — я узнала. То есть я понимала, что по логике это не может быть Клео, но что, если ее дух вселился в это существо? Правда, к тому времени, как я доковыляла до угла по скользкой мостовой, кошка давно скрылась.

Аккуратная полосатая кошечка, лежащая перед профессорским камином, потянулась и зевнула. Приоткрыв один глаз, она облизнулась, лениво провела лапой по уху и погрузилась в сон. Хвост у нее подрагивал. Наверняка снится мышь.

В первые недели постоянная тоска по дому занимала меня настолько, что для научной работы времени почти не оставалось. Я писала Филипу, ежедневно посылала детям открытки и звуковые письма. Клео регулярно навещала меня в снах. Один раз мне приснилось, что она раза в три больше нашего дома на Ордмор-роуд. Положив голову на трубу, она лапами обнимала дом на уровне окон и мяукала. Мяуканье напоминало рык льва с заставки «Метро-Голдвин-Майер». Может, этим она хотела сказать мне, что здорова и выполняет свои прямые обязанности, охраняя наш дом. Я не могла заснуть, натянула две пары носков и спустилась по лестнице. Единственный черный телефон, бывший в распоряжении жильцов нашего дома, был, к счастью, свободен. Я слушала пульс гудков на том конце земного шара и уже готова была положить трубку, когда кто-то ответил.

— Андреа? — закричала я.

— Который час? — прошептала она голосом, хриплым со сна.

— Простите. Я вас разбудила?

— Ничего страшного. — Черт, конечно, я разбудила ее. — Я что-то заспалась. Сегодня суббота, утро. Вы где?

— Все еще в Англии. Просто хотела узнать, как Клео, то есть как вы поживаете. Все ли в порядке с кошкой, в смысле, с домом?

— Сегодня у нас была бурная ночка, — поведала Андреа. — Клео прыгнула из верхнего окна прямо мне на кровать, когда я только задремала. Это было ужасно. Спросонья я решила, что это насильник.

Хотя Кембридж открыл для меня новые удивительные миры, ничто не могло сравниться с радостью, когда через три месяца мы воссоединились с Лидией и Филипом. Лидию привезла из Новой Зеландии дорогая, чудесная Мэри, наш светский репортер, под тем предлогом, что у нее какие-то дела в Ирландии. Лидия в награду заблевала ей жакет апельсиновым соком, когда они летели из Окленда.

Мы встретились в аэропорту Хитроу, оттуда долетели до Женевы и, пересев на поезд, поехали вдоль берега огромного озера. Поезд останавливался в городках с домиками, будто нарисованными на конфетных коробках, пока не доставил нас в средневековую Лозанну.

Я уверяла пятилетнюю дочку, что ей понравится новая школа, что она и сама не заметит, как начнет болтать по-французски. Я ошибалась в обоих случаях. Швейцарская школа стала для Лидии настоящим кошмаром, и не только из-за школьного распорядка, твердого и непоколебимого, как Швейцарские Альпы. Ребенок не понимал ни единого слова. Каждое утро, когда мы преодолевали вертикальную дорожку, ведущую к школьному подъезду, я пыталась отвлечь внимание Лидии, показывая ей тюльпаны, рядами растущие вдоль дорожки, и снежно-белые вершины Альп по ту сторону озера. К школьным воротам она неизменно добиралась с «больным животиком». Я чувствовала себя ужасно, оставляя ее, красную и всю в слезах, на попечение учительницы. Доброта мадам Жюйяр оказалась ненамеренной жестокостью. Она говорила с классом по-французски и, из самых лучших побуждений, все повторяла потом для Лидии на английском. В результате Лидия так и не сумела общаться с одноклассниками.

Так и не освоив французский, Лидия безропотно сносила все странные требования швейцарского начального обучения. В конце учебного дня она вместе с другими детьми выстраивалась в очередь, чтобы пожать руку и попрощаться с мадам. В отличие от ее школы в Новой Зеландии, швейцарская школа ощетинилась бесконечными правилами и требованиями, которым явно недоставало логики. Правилами было регламентировано абсолютно все, от определенного типа обуви, которую дети должны были надевать на уроки гимнастики, до количества матерей, помогающих детям сушить волосы в дни занятий в бассейне. Да, там существовало расписание, список матерей, сушащих детям волосы. Для матерей тоже имелись неписаные правила. Я не могла понять, в чем мое преступление, да только, куда бы я ни пошла, меня сопровождали неодобрительные взгляды. Одна из матерей, англоговорящая, отвела меня в сторонку, когда мы пришли за детьми, и спросила, не смущает ли меня, как другие матери на меня смотрят. Я испытала облегчение, услышав, что они вправду смотрели на меня как-то странно, что у меня это не паранойя. Когда я спросила, в чем же проблема, она таинственно понизила голос: «В ваших спортивных брюках».

Единственным предметом, в котором Лидии удалось блеснуть, оказалось плавание. Сказались долгие летние месяцы, проведенные на новозеландских пляжах. Швейцарскую учительницу физкультуры даже заинтриговал головастик-антипод. Невзирая на унизительный душ перед началом сеанса и на требование носить, не снимая, резиновую шапочку, Лидия легко преодолела дорожку шикарным глубоководным кролем. Бессильная даже представить себе ту дикую волю, которая рождает юных сёрфингистов, учительница позабавила нас, предположив, что Лидию ждет большое будущее в синхронном плавании.

Если бы состоялся конкурс на место на Земле, где сложнее всего заключить брак, Швейцария получила бы главный приз. У нас с Филипом был определенный талант — мы во всем выбирали трудные пути. Вот и сейчас мы решили, что страна часов и шоколада идеально подойдет для соединения узами брака. Не нашлось никого, кто бы нас предостерег. Поэтому мы совершили очередное безумство.