Воровская правда - Евгений Сухов

Савва Волович знал, что Мулла пристально наблюдает за его отрядом. О каждом передвижении кодлы Рябого воровская почта незамедлительно сообщала малаю-малахаю, и, конечно, для них не прошло незамеченным желание Рябого перебраться на материк.

* * *

Первый серьезный удар ссученные Рябого получили уже на пароме, подъезжая к Ванинской пересылке. В трюме, где сидели заключенные всех мастей, неожиданно завязалась драка с «автоматчиками». По мнению «черных» воров, они были те же самые ссученные, мгновенно перекрасившиеся, как только взяли из рук хозяина оружие. Единственное, что отличало их от «козлов» иных оттенков, так это то, что они не сторожили лагеря, набитые до отказа родственными душами, а воевали с фрицами. Их путь практически всегда был одинаков — штрафной батальон, бой за безымянную высоту, в котором гибло до семидесяти процентов личного состава, а уж потом действующая армия. Но вор всегда остается вором, даже после боевого крещения, и поэтому большая их часть возвращалась в тюрьму, но только они считались уже не «черными» ворами, а «красными» и покровительствовала им не пиковая масть, а бубновая. Будто произошло некоторое превращение по примеру братца Иванушки, ослушавшегося мудрую сестренку и испившего из копытца порченой водички. Вот только называли их не так ласково, как в дремучей русской сказке.

С войны эти люди принесли огромный боевой опыт, который с успехом применялся ими в лагерных условиях. Не однажды сталкиваясь со смертью, они привыкли смотреть ей в глаза. Им казалось, что невозможно умереть в том месте, где не слышно артиллерийской канонады. Фронтовики вели себя бесшабашно и шли грудью на ножи, будто вместо телогреек носили непробиваемые панцири. К ним прочно пристало лагерное прозвище — «автоматчики». Они ненавидели и презирали ссученных чистой воды и в то же время не могли примкнуть и к «черной» масти — так и мотались, словно заколдованные, между двух берегов.

Среди «автоматчиков» выделялся бывший законный вор Кощей. Двухметрового роста, с неимоверно длинными руками, он и в самом деле казался персонажем из сказки: казалось, вот сейчас взмахнет руками и полетит в тридевятое царство умыкать Василису Прекрасную. Все четыре года войны он прослужил старшиной в штрафном батальоне и повидал столько всего, что хватило бы даже на несколько воровских жизней. Про него рассказывали, что новобранцев, прибывавших на фронт с зоны, он встречал ведром чистого спирта, а за линию фронта переползал не только для того, чтобы выловить «языка», но и чтобы полакомиться немецкой тушенкой. Не без смеха Кощей поведал о том, что там, где стояли воровские части, частенько можно было наблюдать, как бывший уголовник тащит из-за линии фронта, на радость корешам, мешок с провиантом.

Как и всякий уважающий себя вор, Кощей окружил себя многочисленной «пехотой», которая выполняла его приказы так же рьяно, как денщики распоряжения командарма. Четыре года, проведенные в Красной Армии, неожиданно для него самого вошли в его кровь, вылепив из него урку совершенно иного качества. В нем проявилась военная косточка, о которой он даже не подозревал, а на его плечах, в знак признания его боевых и прочих заслуг, братва повелела выколоть полковничьи погоны.

Первый свой орден он получил за хитроумную операцию, задуманную им самим. Тогда он уговорил командира вместо запланированных сорока минут артиллерийской подготовки ограничиться десятиминутным обстрелом. Вся хитрость заключалась в том, что за лишних полчаса немцы успели бы подтянуть к участку, где готовилась атака, значительные силы, и взять их после этого было бы очень не просто. В тот раз высотой штрафники овладели почти без потерь, взяв в плен двух офицеров. Но самым приятным стало то, что на захваченном немецком складе нашлось восемь ящиков коньяка, и целую неделю дорогой французский напиток заменял им привычный чифирь.

* * *

Неправду говорят: «Вор вора терпит». Суки и «автоматчики» любили друг друга со страстью сцепившихся в остервенелой драке собак.

Все началось после раздачи пайки, когда заключенные, сбившись в «семьи», неторопливо поедали негустую баланду.

Рябой отшвырнул в сторону пустую миску и уверенно заявил:

— Не знаю, что будет завтра, а день сегодняшний принадлежит нам. Вот что, братва, не слишком ли сытно будет «автоматчикам» жрать хозяйский харч да кутаться в шубы, в то время когда мы голодаем и одеты, как блаженные во время церковных праздников? У нас впереди дальняя дорога, и сальце под кожей нам вот как нужно! — Рябой посмотрел на «автоматчиков», которые мирно черпали ложками серое варево. На лицах безмятежность и равнодушие. — Вот что, братва, попросим сначала поделиться по-доброму. Если не поможет, тогда за ножку да об сошку!

Кощей лениво хлебал баланду. Весь его вид говорил о том, что ему приходилось питаться и получше, но глаза Кощея зорко следили за тем, как ведут себя в своем углу «красные». О том, что он поселится в одной «квартире» с ссученными, Кощей знал задолго до этапа — тюремная почта всегда работала очень грамотно — и сразу понял, что от этого соседства нужно ждать неприятностей, а потому велел «автоматчикам» извлечь из тайников ножи, подправить заточки.

Кощей делал вид, что его интересует только баланда, но он уже почувствовал, что суки чем-то озабочены, а это грозило только одним — крупной пакостью. Едва ступив на паром, под завязку набитый «красной» нечистью, бывший фронтовик готов был встретить любую неприятность аршинной заточкой.

Рябой поднялся и, увлекая за собой с десяток сук, пошел в сторону «автоматчиков». Кощей продолжал беспечно дохлебывать остатки баланды. Рябой со своей кодлой остановился немного поодаль, как будто опасался попасть в некое магнитное поле, способное вихревыми потоками втянуть его на враждебную территорию.

— Кощей, мы тут с ворами малость покумекали и решили, что ты жирно живешь со своими братками. Если хлебаешь баланду, то тебе достается со дна одна гуща, если одеваешься, то напяливаешь на себя все самое фартовое. Несправедливо это, братан! Мы от голода пухнем, в рванье ходим, а ты жируешь!

Кощей молчал, но весь его вид красноречиво говорил: «Когда я ем, я глух и нем». Потом он аккуратно наклонил миску и слил в ложку несколько вязких капель. Это было обычное пойло — недосоленный перловый супец, но «автоматчик» поедал его с таким аппетитом, как будто разговлялся после долгого поста.

Кощей не смотрел по сторонам. Он знал, что справа от него с аппетитом поедает хозяйское угощение его «семья», а слева — честолюбивая «пехота», рассчитывающая в скором будущем поменять масть. Это была его главная опора, способная брать нахрапом, драться, колоть, резать. Достаточно было всего лишь одного движения, чтобы всю эту людскую массу швырнуть в такой хаос, от которого даже черти схватятся за голову.

— Что же ты предлагаешь? — наконец отложил в сторону ложку Кощей.

— Помочь ближнему, — просто ответил Рябой и осклабился. Кожа на его лице, побитом когда-то фурункулами, теперь напоминала изжеванную бумагу. — Твои братки должны отдать нам тулупы, которые они надыбали перед самым отъездом, и поделиться заначканной жратвой.