Остатки былой роскоши - Лариса Соболева

– Застрелился. А я не застрелюсь. Застрелился, потому что не верил. А я верю. Верю, что Рощин может все. Меры, надо принять меры...

В гараже Хрусталев нашел старую емкость для бензина с закручивающейся крышкой и широким горлышком. Бросил туда пистолет, тщательно завинтил крышку и положил в багажник. Несколько минут спустя он мчался в церковь.

Служба недавно кончилась. Торжественный покой царил в церкви, святые с икон сурово взирали на Хрусталева, будто знали про него все-все. Это еще больше подстегнуло Матвея Фомича к акту покаяния. Один из священников согласился его исповедать, Хрусталев лишь попросил уединения. Священник отвел его в отдаленный угол церкви, начал строго:

– Крест носишь? – Матвей Фомич отрицательно мотнул головой. Священник растерялся, но в глазах новоявленного прихожанина было столько мольбы и отчаяния, что он великодушно сказал: – Слушаю тебя.

– Батюшка, – бухнулся на колени Хрусталев со слезами на глазах. Священник вздрогнул от неожиданности и попятился, но Матвей Фомич схватил его за рясу: – Батюшка, преследует меня покойник днем и ночью. Страшно мне, боюсь я его...

– Во снах преследует или наяву?

– И так и так. Что мне делать, батюшка?

– Много ль прогневил того покойника?

– Да, батюшка, много. – Правильно предупреждала Анастасия, о себе дрянь рассказывать тяжело, в горле пересохло, сухие губы едва ворочались. – Обманул я его, когда он был жив. В сговоре принимал участие против него, разорил его и в тюрьму помог сесть. А он умер, да только теперь нет мне покоя.

– Искренне раскаиваешься в содеянном?

– Да, да! Но это еще не все. Я любил деньги, из-за них совершал то, что рассказал вам. А еще я вру. Вру и без надобности, просто так. Врется – вот и вру. Еще пью, много пью, нутро не принимает, а я пью. И льстивый я... и прелюбодеяние уважаю, на молоденьких меня тянет, честно говорю... и вообще, я нечестный, на руку тоже. Я мстительный, но у нас, на моей работе, все мстительные – так положено. Я такая сволочь, что не знаю, простит ли мне бог грехи?

– Бог милостив. Посты соблюдаешь?

– Нет. Я ничего не соблюдаю. Но буду соблюдать, клянусь. Я научусь, честное слово, только освободи ты меня от покойника.

Батюшка глубоко задумался. А Хрусталев ждал. По лицу его струйками стекал пот, он молитвенно сложил руки и ждал приговора с напряжением, какого не помнил за всю свою жизнь. Матвей Фомич очень волновался, ведь сию минуту решалась его судьба. Нет, жизнь.

– Я могу лишь грехи отпустить, – сказал священник. – Свечу поставь за упокой души, закажи молебен, сам попостись и помолись о душе, тобой погубленной. И зла не твори больше. Зло – оно от лукавого, гони от себя соблазны.

– И он уйдет? – В глазах Хрусталева лихорадочно сверкнуло упование.

– Уйдет, когда господь простит тебя.

Хрусталев свечу поставил, молебен заказал, отпущение грехов получил, ночь решил провести на коленях в молитвах. Купил молитвенник в церкви, раскрыл... и ни одного слова не понял. Ладно, потом разберется. А к тем, сатанинским слугам в администрации, не поедет. Все, праведно жить будет, работать пойдет... неизвестно куда. За пятнадцать лет, что помогал городским властям рулить по пути от совдепии к демократии, работать разучился. «Но ничего, – уговаривал себя Хрусталев, – было бы желание. Все еще впереди».

Не заметил он, как выехал за черту города. «Зачем же я сюда поехал? Ах да, от пистолета надо избавиться», – припомнил Матвей Фомич. Оказывается, колеса сами принесли на окраину для этой цели. Уже стемнело, он включил фары и проехал некоторое расстояние, выбирая безлюдное место. Впрочем, откуда взяться здесь людям? Одни машины спешили в город, да и тех было мало. Остановил автомобиль у поля, достал емкость из багажника, сбежал в кювет и поджег. Костерок хоть и небольшой, а разгорелся. Вот он, свет новой жизни! А ведь жить порядочным человеком тоже неплохо: тебя не беспокоят призраки, совесть не надо водкой глушить, против друзей не заставят выступать. Вот если бы так пожить, ну хоть немного. А почему немного? Теперь он так и будет жить: честно, открыто. Он поклялся, что изменится. Хрусталев, сжигая прошлое, неумело заплясал под языки пламени и рассмеялся. Заплясал оттого, что давно ему не было так хорошо, легко; вдруг...

– Матвей! Хрусталев!

Почему счастье так скоро заканчивается? Когда первый раз он получил крупную взятку, счастлив был несколько дней. Но после второго раза счастье длилось всего день, затем привык и совсем не испытывал счастья. Голос убил в Матвее Фомиче счастье. Он растерянно поднял голову... Рощин? Одна машина проехала, полоснув по силуэту фарами, другая... Да, неподалеку, у иномарки, виднелся силуэт Кима, и его голос прозвучал отчетливо. Рощин двинулся навстречу. Хрусталев сначала отступал медленно, затем все быстрее и быстрее, наконец сорвался с места, взлетел на пригорок с необычайной легкостью, забрался в машину и повернул ключ. Только сердце бухало, только дышал часто и глубоко... Оглянулся.

– Погоди, Хрусталев! – крикнул Рощин, догоняя.

Взревел мотор, заглушая фатальный голос. Матвей Фомич мчался с бешеной скоростью, глядя в боковое зеркало и зеркало заднего вида. Но Рощин не бежал за машиной, как показывают в фильмах ужаса, лишь светил сзади фарами чей-то автомобиль. В городе Хрусталев пригасил скорость, аккуратно останавливался на светофорах, соображая, зачем же к нему приходил Рощин? Может, хотел сказать, что простил? Ведь Матвей Фомич переступил через себя, сознался в скверных деяниях, искренне покаялся.

– Какой я наивный, – стукнул себя по лбу Хрусталев. – Он же тогда сказал: «Уничтожу». Убить меня хотел, как Фоменко. А я не дался.

По широкой и освещенной улице он ехал спокойно, мечтая поскорее укрыться в доме. Там все же жена, не посмеет при ней Рощин уничтожить его. Вот еще один светофор, скорость Матвей Фомич совсем сбавил, сворачивая на перпендикулярную улицу, на которой стоит его дом. Заметил человека на пешеходной части.

– О боже! – воскликнул. – Переместился!

Это был Рощин. Ким махнул рукой: мол, остановись. Ужас охватил Хрусталева до такой степени, что он рванул с места, не отдавая отчета своим действиям. Едва не сбил женщину, она вовремя отпрыгнула. Машина несколько раз вильнула, потом прежняя скорость понесла ее по прямой дороге. Хрусталев с силой сжимал руль – свое спасение – и постоянно оглядывался назад. Рощин растаял в темноте, не возникал ни впереди, ни сзади, ни с боков. Хрусталев расхохотался, ведь он снова убежал от призрака. А что, и от покойника, оказывается, можно убежать!

И не заметил «КамАЗ», выезжающий из-за угла. Матвей Фомич в это время смотрел назад. Успел лишь увидеть перед глазами махину, но не успел даже понять, что это такое, и нажать на тормоза. Смерть наступила мгновенно.

Степа дремал в автомобиле у белого дома. Толик и Яна разгадывали кроссворд. Изредка Толик оборачивался назад, но Степа вроде бы спал крепко. Стоило водителю сказать тихонечко, шепотом: