Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар

«Срочно тов. Черкосович

Необходимо проверить настоящее заявление и принять соответствующие меры»{551}

Такие резолюции служат реальным проявлением власти читавшего: три буквы — «арх.», и вот уже письму не будет хода. Чуть по-особому расставлены акценты, и проверяющий инспектор понимает: отнестись со вниманием.

По идее расследование должно проводиться очень быстро: согласно директиве ЦКК местным КК-РКИ следует начинать его в день получения{552}. На деле сроки соблюдаются значительно менее строго. Теоретически жалобы солдат Красной армии (находящихся на службе или демобилизованных) имеют приоритет. Трудно понять, соблюдается ли это требование, так как солдатских жалоб сохранилось очень мало[178]. Можно предположить, что судьба сигналов, переданных из центра, более завидна, чем поступающих из области. Точно также факты, содержащиеся в газетных статьях, расследуются быстрее, чем письма.

Рассмотрение жалобы может производиться и просто по почте или даже по телефону, если речь идет об обычной проверке. Так, когда Саратовскому бюро жалоб понадобилось проверить соответствие факты, изложенные в одной из статей «Поволжской правды», где поднимался вопрос о социальном происхождении ответственных работников органов управления, бюро направляет в соответствующий орган письменный запрос, чтобы получить сведения о лицах, попавших под подозрение{553}.

Однако согласно общему правилу, следует командировать инспектора на место[179]. Он должен встретиться с автором жалобы, с местным руководством (например, с председателем сельского совета, главой парторганизации, профсоюза и т. п.), имеет также право воспользоваться помощью добровольцев. Расследование можно проводить негласно или в более демонстративной форме, например на собрании.

Часто случается также, что у лица, на которое поступает жалоба, просят объяснительную записку, которая подшивается в дело{554}. Порой расследование ведется очень подробно: Горьковское бюро жалоб передало в прокуратуру дело с результатами проверки по сигналу о плохой работе городского мясокомбината, содержавшие 35 документов{555}. Когда в марте 1937 года в Саратовский областной комитет поступил сигнал о том, что один из областных руководителей промышленности в 1923 году придерживался троцкистских взглядов, инспектор, расследовавший дело, опросил шестерых старых членов партии и просмотрел газеты того времени. Отчет об этом деле выходит за рамки рассмотрения обвинения в былых политических пристрастиях и указывает на недостаточный профессионализм и грубость на работе{556}. По-видимому, повсеместно распространен сбор свидетельских показаний.

При расследовании не является исключением и обращение в «органы». Это сотрудничество касается получения сведений о проверяемом и прежде всего о его социальном происхождении[180]. Расследующие обращаются в ОГПУ или в НКВД для того, чтобы проверить истинность обвинений, связанных с прошлым человека, или выяснить социальное происхождение автора жалобы, с частности, когда он протестует против увольнения. В конце двадцатых годов на основе сведений, предоставленных политической полицией, некоторые директора предприятий увольняли рабочих или управленцев сомнительного социального происхождения. При этом реальная причина такого увольнения оставалась неизвестной. Уволенный, столкнувшись с тем, что он считал (простодушно или нет) необоснованным действием, часто обращался в органы РКИ, обжалуя действия тех, кого считал ответственными за «преследования». Инспекторы Рабкрина обращались в ГПУ, чтобы проверить социальное происхождение жалобщика. Это видно из материалов секретариата Сырцова, председателя Совнаркома РСФСР в 1930 году. Автор жалобы — бывший управленец табачной фабрики в Саратовской области. Уволенный — по его собственным словам, «по вине чуждого элемента» — обращается к Сырцову с письмом, в котором оправдывает себя и одновременно нападает на тех, кого считает причиной своего увольнения, и чье социальное происхождение вызывает у него сомнения. Поскольку дело касается увольнения, секретариат передает его в отдел труда Саратовской области, который отвечает, что не имеет возможности выяснить, обоснованны ли обвинения в принадлежности к Белой армии. Этот ответ вызывает раздражение секретариата, который в своих выводах осуждает «формальный подход к делу об увольнении Иорха со стороны Нижне-Волжского Краевого Отд. Труда и его недопустимое невнимание к проверке сведений о С, что он должен был сделать через органы ОГПУ»{557}.

Помимо простого обмена информацией, о котором имеются письменные свидетельства, легко обнаруживаемые в архиве, мы располагаем отдельными указаниями на случаи, когда расследования проводились совместно органами государственного или партийного контроля и ГПУ или НКВД. Трудно оценить размах этого явления. Например, жалоба восемнадцатилетней учительницы начальной школы, работавшей в далекой сибирской деревне и пострадавшей от кулаков, расследовалась комиссией на окружном уровне. Эта комиссия состояла из члена контрольной комиссии, партийного инструктора и сотрудника ОГПУ города Ачинска{558}.

Но чаще всего эти два института работают параллельно, а не совместно. Иногда это приводит к абсурдным ситуациям: автор письма-статьи в «Крестьянскую газету» был задержан НКВД в 1937 году как социально опасный элемент. В то же время его жалоба, рассмотренная районным комитетом, была признана обоснованной и привела к увольнению председателя артели, на которого она была написана{559}!

Тщательность работы над некоторыми делами не исключает полного пренебрежения по отношению к другим. Социальное происхождение жалобщика вполне может оказаться достаточным предлогом для того, чтобы признать дело не заслуживающим внимательного рассмотрения. Так произошло в 1934 году с заявлением крестьянина из Арзамасской области. Он написал Сталину письмо о перегибах в коллективизации, обвиняя, как и многие, местные власти в том, что они, по его мнению, дискредитируют партию и доводят людей до страшной нищеты. Согласно описанной выше иерархической схеме, письмо через областной комитет попало в районный комитет села Починки. Три месяца спустя дело было закрыто, так как отец автора «мелкий торгаш <…> торговал скотом, элемент настроен антисоветски»{560}. Столкнувшись с подобным отношением, областной комитет отослал дело обратно, довольно твердо настаивая на необходимости как следует провести расследование в двухнедельный срок{561}. Только тогда район принял решение послать инспектора, как свидетельствует написанная от руки одним из руководителей резолюция: «т. Золотову, выехать в Ильинское и на месте изучить данный вопрос до 1 мая».