Ошибка 95 - Александр Соловьев

Айвен не ответил. Поправив рюкзак, он шагнул на мостовую и двинулся в сторону здания, стоявшего на противоположном углу. Дальше деревьев не было, лишь трех-, четырехэтажные дома. Когда они закончатся, будет широкий проспект Внутреннего Кольца, за которым начнутся многолюдные улицы, шумящие ночной жизнью.

Дойдя до угла здания, Смит остановился. Мила подошла к нему, сняла рюкзак. Открыв его, она достала легкую эластичную шапочку и натянула на голову. Но вряд ли это улучшило ее внешний вид: вся одежда была перепачкана еще минувшей ночью, когда они выбирались из леса.

– Нас обязательно остановят, если мы пойдем по городу.

– Мы не пойдем пешком.

Айвен достал миником и карточку «Ин-Терра экспресс». Включив миником, он вызвал две авиетки: одну – к перекрестку Одиннадцатой улицы и Седьмого переулка Зеленого квартала, другую – к посадочной площадке возле Серебряного моста. Затем он отошел в тень и быстро положил миником на тротуар.

Серебряный мост вел к северному входу в Парк Белых Лилий. До этого места было не меньше полукилометра. Авиетка прибудет минимум через одну минуту. Стандартное ожидание – сорок пять секунд. Значит, им надо преодолеть расстояние за минуту сорок пять. Иногда авиетки опаздывают, но это случается редко.

Уже через сотню метров бега легкие Милы взорвались болью, горло саднило. Рюкзак при каждом толчке ударял в спину. Она дышала широко открытым ртом, но не воздух, а огонь врывались ей в грудь, по пути обжигая истерзанное горло, впиваясь в него раскаленными шипами.

Айвен бежал почти беззвучно – ни топота, ни дыхания. Он был впереди, но ей казалось, смотрит на нее затылком. Шарахнулся в сторону одинокий прохожий, а они продолжали нестись, не сбавляя темпа. Когда впереди показалась летящая навстречу авиетка, Айвен и Мила свернули в тень, к нескончаемой стене домов. Авиетка пролетела над ними, никому не было дела до сумасшедших беглецов.

В некоторых окнах горел свет, но мало кто не пользовался функцией ночного видения. Мила представила себе безразличные взгляды домохозяек, уловивших краем глаза промелькнувшую тень.

Она боялась одного: случайно упасть. Если ее угораздит споткнуться, то она вряд ли сможет подняться.

Вдруг ей показалось, что она снова слышит звук приближающейся авиетки. Он доносился сзади и немного сбоку.

Они нашли труп того человека и разоблачили хитрость Айвена!

Боль и онемение в теле разом усилились.

И тогда Айвена схватят, а ее отвезут в корпорацию Киберлайф, где сотрут все, что ей не надо помнить.

А может их просто расстреляют на бегу.

Но она не успеет этого почувствовать, потому что теряет сознание… Айвен!..

И вдруг послышался едва уловимый шепот: «Не подведи, Мила. Осталось совсем немного. Полиция уже на перекрестке, но если вы успеете, то усредненный шанс убежать от них – девяносто четыре процента».

«Кто это?» – борясь с болью и полуобморочным состоянием, мысленно выкрикнула Мила, но ответа не последовало.

Стена оборвалась, и беглецам открылся вид на ярко освещенную площадь, покрытую знаменитым террионским зеленым деоритом. Было не слишком людно, но они перешли на шаг. Мила тут же согнулась вдвое, боль в груди была невыносимой.

– Еще пятьдесят метров, – сказал Айвен, указывая на посадочную площадку, которая находилась на набережной, у самого основания моста.

Он схватил ее за локоть и быстрым шагом двинулся к ряду авиеток, одна из которых была открытой.

Секунды на исходе, – мелькнуло в голове у Милы. – Если она сейчас упадет, их успеют задержать, и ее повезут в Киберлайф… Если нет, то девяносто четыре процента – усредненный шанс… Какое-то странное выражение. Странное – для ее внутреннего голоса и для призрака мальчика, оставшегося в далеком прошлом.

Смит сильнее сжал ее локоть, и они пробежали последние несколько шагов.

Когда Айвен с Милой упали на сиденья, таймер отсчитывал последние секунды. Затем система, обнаружив в салоне пассажиров, запросила разрешение закрыть колпак.

* * *

Борис Хальперин не был пессимистом, но будущее, которое он старательно отдалял, внезапно приблизилось так, что стало почти осязаемым.

Мысли о загородном доме на озере, ловле рыбы, прогулках по лесу с собакой, домашнем виноделии и воспитании внуков, – все, чем он собирался заполнить Грядущую Пустоту, вдруг стало таким близким и отчетливым, что у него пересохло в горле.

За плечами остались сорок три года самоотверженной работы, множество государственных наград, организация объединенных наций, посольство, столица, история региона. Впереди – тихая старость, борьба с болезнями тела и духа, в которой он проиграет, и, в конце концов, смерть.

Он чувствовал себя обманутым.

– Илона, – сказал Борис, глядя на экран видеофона. – Соедините меня с ним… Нет, лучше попросите, чтобы принял.

Секретарша, которую Ганф не отпускал домой, несмотря на поздний час, хмуро кивнула.

Борис поднялся, обошел кресло. Не просто предмет мебели – символ, статус, положение. В мрачной задумчивости он положил руку на спинку, провел пальцами по бархатной поверхности. Хальперин испытывал разочарование.

Шеф полиции, который отчитывался перед ним каждый час и давал слово, что все будет на высоте, что «ребята в случае чего сработают первоклассно», что ситуация полностью под контролем, позвонил пять минут назад и дрожащим голосом сказал: «Мы их потеряли».

У Хальперина были некоторые сомнения насчет профессионализма полиции, но всю глубину кризиса он прочувствовал только сейчас. Не те нынче времена; то, что раньше воспринималось всерьез, теперь стало предметом для шуток. Изменились граждане, стали вести себя иначе; их идеалы теперь в руках телевидения; даже дети больше не играют ни в разбойников, ни в военных. Смешно, но полицейских перестали уважать и бояться, а ведь еще тридцать лет назад все было по-другому, да и теперь в восточных регионах, несмотря на большую преступность, к порядку относятся серьезней, чем в Никте. Здесь государственный порядок стал каким-то игрушечным, его можно повесить в рамке на стену.

А в чем причина всего этого? В улучшении качества жизни? В уверенности в завтрашнем дне? В успехе биокибернетики? Да нет же, в тотальном оглуплении, вот в чем. Если раньше, при Траубергах, Борис Хальперин, посол двенадцатого региона в Четвертый, мог заявить с экранов сотен тысяч головидов, что намерен решать энергетические вопросы до полной, окончательной капитуляции противоположной стороны, и никто его за это не упрекнул бы, а народ по популярности даже ставил на один уровень с шеф-оператором, то теперь, чтобы попасть на экран, не нужны заслуги перед родным регионом; необходимо всего лишь заняться пением, музицированием или танцами и попытаться по рейтингу обойти таких как этот придурок Ремо. Но где сейчас Ремо с его «любовью больше жизни»?

Безусловно, Новая Система сильна. Но, прежде чем она по-настоящему наберет обороты, будут сломаны десятки, сотни, тысячи судеб. Ничего не поделать, это жизнь, это работа, это история.