Место, названное зимой - Патрик Гейл

Мальчики и девочки из индейского поселения, стоя возле фермы, смотрели на всё это, привлечённые шумом и волнением. Гарри надеялся, им хватит здравого смысла не подходить ближе.

Такой команде работников можно было поручить всё, но, решив, что молотильщики справятся быстрее и лучше, если сосредоточатся на определённом деле без необходимости метаться туда-сюда и будут поблизости от дома, воды, необходимой для работы механизма, и лошадей, Пол и Гарри на телеге отвозили урожай на соседнее поле, рушили снопы, нагружая телегу так высоко, как только можно, а потом тащили её назад к молотильщикам; вскоре телега освобождалась, и можно было везти её обратно.

Поскольку погода была хорошей и поскольку места на улице было гораздо больше, чем в доме, столом послужила снятая с петель дверь, положенная на пустые ящики от фруктов. Петра весь прошлый день лихорадочно готовила и была не в духе, зато закатила потрясающий пир, и невозможно было поверить, что всё это было с неохотой приготовлено одним-единственным поваром в одной-единственной печи. Здесь были жареные цыплята, разделанные на кусочки в золотистой корочке; кувшины луковой подливки; горы пшеничных лепёшек, какие канадцы называют бисквитами, но гораздо вкуснее, с добавлением сыра и какого-то растения наподобие чабреца, которое она сама собирала; были целые котлы печёного картофеля, огромные блюда жареного бекона и длинный строй банок с домашним маринадом. Гарри был ошеломлён не только этим рождественским обедом, приготовленным в одиночку, но и тем, как спокойно молотильщики съели его весь. Подчистую! Пока они ели, Петра нагрузила едой деревянный поднос и отнесла помощнику машиниста, который не мог отлучиться от работы – нагревал бак с водой. К тому времени, как оглушающий свист вновь призвал всех к работе, не осталось ни лепёшки, ни картофелины – только два кусочка бекона. Умяли и множество фруктовых пирогов с латуком, покрытых густым слоем сливок.

Гарри поблагодарил её за обед, который все остальные приняли как нечто само собой разумеющееся; она только вздохнула.

– Женщина, которая оставляет молотильщиков голодными или без десерта, стоит на социальной лестнице так же низко, как та, у которой в доме нет ни ярда фланели, когда рождается её ребёнок.

Она пообещала, что завтра будет почти такое же меню, зато потом она целый месяц не станет готовить ничего, кроме хлеба с вареньем.

Молотильщики спали в наскоро устроенной большой палатке между двумя повозками. Они ушли туда вскоре после того, как начало темнеть. Помощник машиниста встал часа в три, чтобы вновь разжечь огонь, и уже в пять разбудил всех немилосердным свистом мотора. Петра подала бекон, твёрдый сыр, сосиски и яйца вкрутую (в таком количестве варить их было проще, чем жарить), и Гарри, кое-как стоя на ногах, вместе с Полом вновь принялся за работу, чувствуя себя так, будто совсем не спал. Полу не терпелось домолотить свой урожай ещё до обеда, а к полудню покончить с небольшим урожаем Гарри.

Ночью поднялся резкий ветер, обещавший скорое похолодание. Он поднял вокруг молотилки целую бурю слепящей пыли, смешавшейся с грязью и поднимавшейся всякий раз, как тюки пшеницы на вилах взмывали вверх, и вскоре все мужчины, за исключением машиниста, который или в самом деле был сверхчеловеком, или хотел подчеркнуть своё отличие от работавших под его руководством людей, обмотали лица видавшими виды носовыми платками, как разбойники с большой дороги. Серые тучи закрыли солнце, и вчерашняя картина летних работ, воскрешавшая в памяти плакаты в земельном комитете, на которых пшеничные поля тянулись от края до края, сменилась совсем иной; сверкавшие зубья вил напоминали сцены из ада.

Гарри носился туда-сюда с нагруженной телегой и, конечно, не мог бы с уверенностью сказать, сколько именно человек работало под предводительством машиниста, но, даже замотанный грязным платком, нежданный гость выделялся из толпы, возвышаясь над другими на целую голову.

Он стоял на тюках с необработанной пшеницей. Увидев Гарри, тащившего пустую телегу, чтобы нагрузить её в последний раз перед обедом, он поднял руку в знак приветствия, но тут же отвернулся, чтобы подхватить тюк и швырнуть несчастным молотильщикам, словно желая сделать им пакость. Как это похоже на Троелса, подумал Гарри, – взвалить на себя неоплачиваемый труд, слиться с толпой людей, которых видит первый раз в жизни, чтобы доказать им, что он не хуже их, а может, даже лучше. Он был как беспощадный младший сын из старой немецкой сказки, сражавшийся с каждым, кого встречал на своём пути, хотя мог бы просто поздороваться и пройти мимо. Удивительно, как он не прицепился к машинисту, желая навязать ему лучший способ управления молотилкой.

Гарри чуть подтолкнул Пола локтем, как делал всегда, не упуская возможности лишний раз к нему прикоснуться. Пол игриво и сонно посмотрел на него. В рыжих волосах и бороде запуталась солома, и Гарри не терпелось расчесать их пальцами, но он лишь сказал:

– Троелс Мунк вернулся. Он здесь.

– Вот как? Мунк? Чего ради он сюда явился? Посмотреть, не спился ли ты и не обзавёлся ли курящей скво, как Варко? – Пол хихикнул, но ничем не показал, что внезапный приезд Троелса внушает ему опасения. Его сестра верно подметила – Пол был как терпеливый, готовый всё снести вол, и не стал бы, как Гарри, терзаться всю ночь без сна, представляя себе то плохое, что может и не случиться. Пол принимал радости, какие дарила ему жизнь, а Гарри мучился, думая, заслужил ли их или впоследствии придётся за это заплатить. Во время свиданий, которые теперь чаще проходили у Гарри дома, чем у пруда, он не рассказал Полу ничего о разговоре с Петрой. Чем чаще они встречались, тем труднее Гарри становилось с ним говорить.

– Думаешь, он приехал из-за Петры? – спросил он, прежде чем спрыгнуть с телеги; теперь была его очередь выгружать, а Пола – принимать и складывать.

– А тебе как кажется? – Пол улыбнулся себе под нос. – Она ведь ясно дала ему понять, что не желает его видеть.

Гарри пришло в голову забавное сравнение Пола с Робертом Уэллсом. Полу даже нравилось упорство сестры, избегавшей общепринятой романтики ухаживаний и брачных уз, которые за ней следовали; он втайне гордился тем, что она не такая, как все. Роберт, столкнувшись с таким бунтарством своих сестёр, отчитывал бы их, пока не заставил подчиниться.

Петра вновь готовила до изнеможения и вновь закатила пир горой. Она не сразу узнала Троелса, покрытого толстым слоем пыли, в шляпе, закрывшего лицо платком. Когда же он снял шляпу и положил на траву, она, как могла, скрыла своё изумление за радушием хозяйки, метнулась за столовыми приборами, спросила, надолго ли он здесь.

Сердитый, даже угрюмый, Троелс совсем не казался страдающим от безнадёжной любви. Он едва ли удостоил её взглядом, сказал, что проезжал мимо по дороге на запад, и попросил Гарри передать ему картофель. Петра обедать с мужчинами отказалась, заявив, что готовка отбила у неё весь аппетит, и предпочла носиться туда-сюда, внося и вынося котлы, тарелки и кувшины. Судя по тому рассказу, что слышал Гарри, ей было приятнее видеть своего обожателя насупленным, чем полным телячьих нежностей.

Вскоре плохое настроение исчезло без следа, и Троелс быстро стал душой компании, подшучивая над Полом, сильно изменившимся со студенческих времён, и молотильщиками, которых оплата никак не побуждала работать быстрее. Узнав, что Гарри построил себе домик по примеру Слэймейкеров, он пообещал посетить его в следующий раз, а сейчас нужно было ехать на ферму англичанина неподалёку от Зумбро, по другую сторону Йонкера. Ещё одного щенка пристроил, сказал он, ухмыльнувшись Гарри.