Воевода Дикого поля - Дмитрий Агалаков

– Даю слово, что по сердцу поступлю, – ответил Петр и быстрыми шагами направился к дверям.

Встал за ним и Григорий.

– Постой, Гриша, постой, – ухватила его за руку Марфуша. – Неужто не понимаешь: пьяные вы оба, чего сейчас натворите? Это ведь не драка за кабаком. Царева воля, да хоть и прихоть его! Убьют они вас – обоих убьют, разве ж не ясно? – Она требовательно потянула его за рукав: – Сядь же, сядь. – Усадила. Положила его голову на высокую и пышную грудь: – Успокойся, Гриша. – Поцеловала в лоб, затем и в губы: – Поедем ко мне, поедем сейчас…

– Я Машеньку люблю, – уже со слезами на глазах проговорил Засекин. – Очень люблю… – Не сказал он ей, что нет больше Машеньки на белом свете. Не сказал…

– И люби ее, правильно, люби. А я тебе покой обещаю и ласку, только покой и ласку… Поедем. Заплати за обед и поедем.

– А Петр? Как же Петр?

– Умен будет – в стороне постоит. Береженого Господь бережет. А нет – судьба, видать, такая. Не стоит тебе делить с ним его судьбу, на поводу у нее идти. Глупо это. У тебя своя жизнь. Расплатись и поедем. Вставай, Гриша, вставай…

…Петр остановил извозчика, ветром донесшего его на ту сторону Москвы-реки, неподалеку от Курлятевского дома. Тут и впрямь мелькали факела, бегали люди, кто-то плакал в голос, но штурм уже состоялся. Ворота были выбиты, государевы люди в черных кафтанах тащили из Курлятевского терема добро, грузили на телеги; другие, с пиками и саблями, сторожили поклажу, чтоб чего не пропало.

А вокруг, встав неровным кольцом, испуганно толпился народ, глядя во все глаза на мародерство.

– Поэтому и не подожгли дом, что добро-то хотели взять, – заметил какой-то мужичок стоявшей рядом с ним бабенке. – Умные, черти! Умеют басмановские копеечку-то считать. Да и дом-то жалко, можно кого из своих поселить. – Но, взглянув на перекошенное от злобы лицо молодого дворянина при сабле, испуганно закрыл рот: – Молчу, барин, молчу!

– А что сам Дмитрий Иванович? – спросил дворянин.

– Увели, только что увели, – закивал мужичок. – Охрану приставили, в телегу посадили и повезли.

– А дочь его?!

– Вона, гляди, – бабенка указала пальцем на распахнутые ворота. – Сынок его, кажись.

Петр разом обернулся. Из дома выволокли сына Дмитрия Ивановича Курлятева – Ивана, уже избитого, в одной рубахе. Даже в темноте, при факелах, было ясно, что она заляпана кровью. Как видно, боярский сын сопротивлялся. А за ним, прямо за волосы, выволокли и Людмилу – в одной длинной рубахе, порванной на плече, босую. У нее уже не было сил противиться, она шла, точно теленок, которого ведут на бойню.

– Снасильничали девку, что ли? – предположил мужичок и опасливо взглянул на превратившегося в огонь дворянина. – Из постели будто выволокли…

– Да кто ж его знает, – ответила бабенка. – Хотя басмановские могут – что с них взять, государевы люди!

Петр смахнул мокрую светлую прядь волос с лица. Вытащил из ножен саблю, из других потянул длинный боевой кинжал. Мужичок, плохо понимая, что делает молодой дворянин, несколько секунд размышлял, а затем заговорил скороговоркой:

– Барин, барин, да к чему это?! К чему? Вернись, барин, вернись! Убьют ведь! Убьют!..

Но Петр уже шагал к первому из басмановских – в черном кафтане, с пикой, глядевшему в сторону своих товарищей, волочивших к телегам брата с сестрой.

– Значит, государевы люди, – твердил Петр, уже отводя для удара саблю. – Государевы люди, стало быть…

– Ты куда, ты куда?! – заревел один из басмановских, заметив Петра, но поздно: сабля Петра тяжело ударила по лицу, разрубив его глубоко, убив сразу. Толпа за спиной Петра выдохнула – такого она еще не видывала! Второй басмановец, вытащив саблю, бросился на разъяренного дворянина, но Петр ловко отбил удар, отвел саблю и воткнул кинжалом в грудь по самую рукоять. И когда еще один, с копьем, метнулся к нему, Петр встретил его уже обмякшим телом врага – сам толкнул того на острие копья, обошел разом и с маху снес саблей третьему пол-лица. Только тут остальные государевы слуги опомнились, побросали Курлятевское добро и схватились за оружие. Но Петр раньше оказался рядом с тем, кто тащил за волосы Людмилу. Тот, разом отпустив ее, отступил и схватился было за рукоять сабли, но Петр его опередил.

– Не надо, Петруша, – встав на колени, зарыдала девушка. – Не надо, хуже только будет…

Куда уж хуже! – поздно было отступать. Басмановский не успел даже закрыть лицо руками, ибо их-то Петр и отсек одним ударом, и государев человек упал, забился с окровавленными культями перед Людмилой, севшей на землю, глядевшей на своего палача с ужасом. А в следующее мгновение и сам Петр получил удар по голове. Падая, он увидел, как приближаются к нему тени – государевы люди, как обступают его, бьют…

Толпа народа, язык проглотившая, наблюдала, как черенками копий избивали защитника дома Курлятевых. Его не зарубили сразу – его били так, как бьют животное: долго и упрямо, чтобы насладиться расправой. Людмила лишь один раз попыталась на коленях подползти к нему, но ее ударом ноги отбросили назад.

Так продолжалось с четверть часа…

– Сдох, кажись? – когда первая ярость прошла, предположил один из басмановских, а перед ними был уже не человек, а кусок раздавленного мяса.

– Давно уж сдох, – откликнулся второй. – Вот черт, все сапоги в крови…

Когда из темноты вышел еще один человек, все басмановцы, держа факела, подровнялись. Степан Василевский подошел к раздавленному человеку, зацепил носком сафьянового сапога за плечо, перевернул на спину. Сейчас, от огня, волосы его казались особенно огненно-рыжими, прямо-таки пылали.

Лицо человека распухло, точно было обварено, левый глаз вытек, от зубов и губ ничего не осталось. Поломанные кисти рук с раздутыми бесформенными пальцами напоминали культи. Весь кафтан пропитался кровью.

– Собирай наших, – бросил Василевский одному из государевых людей. – Девчонку не забудь и добро. – Он с презрением оглядел своих подручных. – Это какими же надо быть остолопами, чтобы позволить четырех своих зарубить? Сразу видно, не воевали вы, против татар не ходили и ливонцев не били, саблями обвешались и уже господами себя возомнили! – Он отвернулся, но не выдержал и – с развороту ударил одного из них, сбил-таки с ног. – Сволочи! Сволочи…

Уже сделав два шага от раздавленного человека, присмотрелся. Заметил, как два раздутых пальца того внезапно дрогнули. Или только показалось? Один из басмановских подошел к раздавленному, занес копье, но Василевский мгновенно среагировал:

– Да оставь ты его, мертв он! Охрану выставь лучше, чтоб другим неповадно было бросаться на государевых людей! А то подумают, что все – такие, как вы! Что уставились?! – заревел он на подручных. – Добро Курлятевское выносите! А этого, – кивнул он на того, кто был когда-то его боевым товарищем, – собаки по кускам разнесут.

Григорий проснулся и тотчас увидел женскую руку, обвившую его шею. Перстеньки на пальцах, розовые ноготки… Он пошевелился и услышал сонное, ласковое: