Слишком верная жена - Наталия Антонова

— Ах, это, — отозвалась Мирослава задумчиво и сердечно распрощалась с Феней, погладив ее по лохматой голове и пожелав всего доброго ее хозяйке. — Превосходно, — сказала она сама себе, — улик полно, но все косвенные…

В это время зазвонил ее сотовый. Звонили из частной лаборатории, куда она отдала образцы почвы, взятые с дачи Фалалеевых, с прилегающего к стоянке куска земли и добытые проворным дворовым мальчуганом за мзду с колес оливковой «Хонды». Образцы со стоянки и с колес оказались идентичными.

— Это уже что-то! — обрадовалась Мирослава, — теперь нужно заставить поспешить следователя и взять образцы официально, пока Фалалеева не отогнала свой автомобиль на мойку.

Мирослава передала все добытые материалы Яну Белозерскому.

Он обещал их вывалить на голову Наполеонова на суде и разгромить наголову обвинение.

— Ян, погоди, — попросила Мирослава.

— Чего годить?

— А то, если дело не дойдет до суда, то твоя клиентка только выиграет.

— Допустим, — усмехнулся он, — и Наполеонов тоже.

— Шура тоже, — согласилась Мирослава.

— Хочешь друга уберечь от позора?

— Хочу, а ты нет?

— Я на него зол! — ответил Ян.

— Не злись, дорогой. Ну, скажи ему ласково — «пся крев», и все дела.

Белозерский расхохотался, и Мирослава поняла, что Ян отошел.

— Зато мы поможем следствию привлечь к ответственности настоящего убийцу.

— И увенчать голову следователя очередным лавровым венком, — хмыкнул Белозерский.

— Ну, и пускай, — сказала Мирослава.

— Ладно, пускай, — согласился адвокат, — только поторопись.

— Бегу, бегу, миленький, — отозвалась Мирослава голосом незабвенной Татьяны Пельтцер и отключила связь.

— Нет, хоть бы привет передала Магде и Паулине, — проворчал адвокат, но тут же увидел эсэмэску, — «Магде и Паулине привет», — и улыбнулся.

Отправил ответную: «Привет Морису и Дону».

А Мирослава уже звонила Наполеонову.

Шура приехал к ней этим же вечером хмурый и молчаливый.

— Ты чего как не родной? — спросила она.

— Будешь с вами неродным, — пробурчал он и, даже не взглянув в сторону кухни, подался в кабинет Волгиной.

Она усадила его на свое место, выложила перед ним документы:

— Ты изучай, а я тебе мешать не буду.

— Не уходи, — попросил он.

Но она покачала головой, вышла из кабинета и плотно притворила за собой дверь.

Морис, не торопясь, готовил на ужин жаркое. Мирослава предупредила его заранее, что ужинать они сегодня, наверное, будут поздно. Войдя на кухню, Волгина собралась чистить лук, но Миндаугас забрал его у нее и подсунул доску с морковкой. Мирослава послушно стала нарезать ее небольшими квадратиками. Лук он очистил и нарезал сам.

Дон свернулся клубком в плетеном кресле с мягкой подстилкой. Одной лапой он прикрыл морду и делал вид, что спит. Но его шевелящиеся, как локаторы, уши выдавали его. В самом деле, какой тут коту сон при такой напряженной тишине. Хозяева не проронили ни слова до тех пор, пока на столе не зазвонил сотовый Мориса.

— Я слушаю, — произнес Миндаугас.

— Морис, — спросил Шура, — Мирослава там, рядом с тобой?

— Да.

— Попроси ее подняться в кабинет.

— Вас Шура зовет, — сказал Морис.

Мирослава вытерла руки полотенцем и поднялась со стула.

Наполеонов терпеливо ждал ее, а когда она наконец пришла, спросил:

— И что же теперь делать?

— Как что?! Опросить свидетелей под протокол. Взять официально пробы грунта.

— Это я понимаю, — отмахнулся он.

— Тогда что тебя беспокоит?

— Я не могу в это поверить, — тяжело вздохнул он.

— В советское время была такая хорошая передача: «Очевидное — невероятное».

— Тебе бы только шутки шутить!

— Я не шучу.

— Да, — оживился он, — я там заметил расхождение в показаниях. Максименкова утверждает, что Анна звонила ей неизвестно в котором часу, Пал Палыч видел женщину около четырех, а Ксения…

— Это ерунда, Маргарита не смотрела на часы, хозяин Батона, скорее всего, тоже.

— И как же вы вообще представляете себе всю эту картину?

— Просто. У Анны закончилось терпение, и, когда муж заявил ей, что не хочет возвращаться…

— Все свидетели говорят обратное!

— Они знают это со слов Анны. И вообще не перебивай меня!

— Не буду, — нехотя согласился он.

— Значит, Анна, узнав, что муж не вернется, задумала наконец отомстить обоим — и ему, и вечной разлучнице. Она отправилась к Маргарите. И под предлогом празднования примирения напоила ее шампанским со снотворным. Когда Максименкова уснула, взяла у нее туфли, окурки, вытащила из холодильника бутылку пива и… — Мирослава задумалась, — знаешь…

— Что?

— Мне кажется, что она до последнего момента надеялась, что убивать мужа ей не придется, она хотела его уговорить, не зря бродяги видели ее коленопреклоненной…

— Но все-таки ты говоришь, что начала она это планировать заранее.

— Да, когда опоила Максименкову и взяла вещдоки…

— Я одного не пойму!

— Чего?

— Почему она не ушла из квартиры Максименковой ночью?

— Побоялась, наверное, ехать по ночным дорогам. Сейчас ночью всякие лихачи гоняют. Потом камеры…

— Что камеры?

— Одно дело — если камера засечет ее поездку днем, и совсем другое — ночью.

— Однако ее засекла не камера, а соседка.

— Но то, что она уходила от подруги после ночевки утром, не должно было бросаться в глаза…

— Но бросилось.

— Это все потому, что Анна не любила Феню.

— Кого?!

— Собачку Марьи Кирилловны. Вероятно, это сделало женщину пристрастной, и она обратила внимание на то, что Маргарита не провожала подругу.

— Но Павел Павлович не может опознать Фалалееву.

— Не может, — согласилась Мирослава, — но это и необязательно, достаточно того, что мы знаем, что женщина в одежде, похожей на одежду Анны, была в ту ночь возле бачков, где обнаружили вторую туфлю.

— Хорошо, а как я докажу, что Анна была на даче? — не унимался Наполеонов.

— По сравнению образцов почвы.

— И все?!