Последнее искушение Христа - Никос Казандзакис

— Зачем ты спрашиваешь? С этого мгновения ни о чем больше не спрашивай, Иаков. Пошли.

В это самое время почтенный Иона готовил еду, склонившись над домашним очагом, и ожидал к обеду своего сына Петра. Один только сын остался теперь у него — да будет он счастлив! — Петр, умница и хозяин. Другого — Андрея — он давно уже выбросил из головы: этот то с одним проходимцем связался, то с другим, бросил престарелого отца один на один бороться с ветрами и старой ладьей, чинить сети, стряпать и смотреть за домом. С того дня, как померла его старуха, он борется со всеми этими домашними демонами в одиночку, но — да будет благословен Петр! — уж он-то и помогает, и поддерживает его. Иона попробовал стряпню — готова. Он посмотрел на солнце — близился полдень.

«Проголодался я, — пробормотал старик. — Но подожду его, не буду есть».

Он скрестил руки на груди и стал ждать.

В стоявшем поодаль доме почтенного Зеведея ворота были распахнуты настежь, двор был заставлен корзинами и кувшинами, в углу стоял перегонный куб: в эти дни опорожняли котлы, виноград превращался в хмельной напиток, и всюду в доме пахло выжимками. Почтенный Зеведей сидел вместе со своей старухой у виноградника, в котором не осталось больше ни одной ягоды. Перед ними стоял низенький круглый столик, они обедали. Почтенный Зеведей жевал беззубым ртом и говорил о благах и выгоде. Он уже давно заприметил домик соседа. Почтенный Наум задолжал ему, выплатить долг не в состоянии и, если Бог пожелает, на следующей неделе пустит домик с молотка, а Зеведей приберет его к рукам, о чем мечтает уже много лет, снесет внутреннюю стену и расширит свой двор. У Зеведея есть давильня, но он хочет иметь еще и маслобойню: село будет носить к нему давить маслины, а он — взимать за это плату. Вот только где поставить маслобойню? Вопрос упирается лишь в то, что нужно взять домик почтенного Наума… А почтенная Саломея слушала его, но мысли ее были устремлены к младшему сыну, к любимцу Иоанну. Где он скитается теперь? Что за мед источают ныне уста нового пророка, как бы ей хотелось вновь увидеть его, вновь услышать его речи, которые низводят Бога в сердце человеческое! «Хорошо поступил мой сын, верный путь избрал он — да пребудет с ним благословение мое! И я третьего дня видела во сне, будто махнула на все рукой, закрыла за собой дверь, бросила дом вместе с набитыми добром кладовыми и давильнями и отправилась следом за ним, торопливо шагала вместе с ним, босая, изголодавшаяся, и впервые чувствовала, что значит счастье…»

— Ты слышишь, что я тебе говорю? — спросил почтенный Зеведей, заметив в какой-то миг, что глаза его старухи слипаются. — О чем ты думаешь?

В это самое мгновение на дороге послышались знакомые голоса. Старик поднял глаза и воскликнул:

— Вот они!

Он увидел человека в белых одеждах, по обеим сторонам которого стояли его сыновья. Зеведей бросился к воротам, даже не успев проглотить кусок.

— Эй, молодцы, куда путь держите? — крикнул он. — Разве так проходят мимо моего дома? Стойте!

— Мы заняты делом, почтенный Зеведей! — ответил Петр, тогда как остальные продолжали идти дальше.

— Каким еще делом?

— Не простым, хитрым делом! — сказал Петр и захохотал.

— И ты, Иаков? И ты тоже? — завопил старик, выпучив глаза.

Он проглотил непрожеванный кусок, который стал было поперек горла, но затем все же прошел внутрь и посмотрел на жену. Та кивнула головой:

— Попрощайся с сыновьями, почтенный Зеведей, Он взял их у нас.

— Стало быть, и Иаков тоже? — пробормотал сбитый с толку старик. — Но ведь у него-то голова в порядке! Быть того не может!

Почтенная Саломея не стала отвечать — что тут скажешь? Разве он поймет? Она поднялась, не чувствуя больше голода, пошла и стала у ворот, смотря, как товарищи радостно выходят на широкую дорогу, которая вела вдоль Иордана на Иерусалим. Саломея подняла свою старческую руку.

— Да будет с вами мое благословение! — прошептала она тихо, чтобы не услыхал ее старик.

Выйдя из селения, они увидели Филиппа, который пас у озера своих овец. Взобравшись на рыжую скалу и опершись на пастушеский посох, он смотрел вниз, на воды озера, с восхищением наблюдая, как по зелено-голубой поверхности воды движется его черная тень. Услышав внизу на дороге шорох щебенки, он оторвался от посоха и узнал путников.

— В добрый час! — крикнул Филипп. — А вот и мы. Куда путь держите?

— В Царство Небесное! — закричал в ответ Андрей. — Идешь с нами?

— Послушай-ка, Андрей, говори толком! Если вы идете на свадьбу в Магдалу, я иду с вами. Нафанаил ведь и меня пригласил. Он женит племянника.

— А дальше Магдалы не пойдешь?

— У меня овцы, — ответил Филипп. — На кого я их оставлю?

— На милость Божью! — не оборачиваясь, сказал Иисус.

— Придет волк и сожрет их! — послышался голос Филиппа.

— Ну и пусть сожрет! — крикнул Иоанн.

«Совсем свихнулись», — подумал пастух и засвистел, собирая своих овец.

Товарищи отправились в путь. Впереди снова шел Иуда с корявым посохом в руках — самый нетерпеливый. Веселье наполняло им сердца, они свистели, словно дрозды, смеялись и спешили вперед. Петр подошел к возглавлявшему шествие Иуде. Лишь он был еще мрачен, не свистел, не смеялся — только вел за собой остальных и торопился куда-то.

— Послушай-ка, Иуда, хорошо было бы знать, куда это мы идем? — тихо спросил Петр.

Рыжебородый засмеялся одной половиной своей образины:

— В Царство Небесное.

— Брось шутки шутить. Скажи, ради Бога, куда мы идем? Я не решаюсь спрашивать об этом Учителя.

— В Иерусалим.

— Вот это да! — воскликнул Петр, тряхнув седыми волосами. — Три дня пути! Если бы я знал, то взял бы сандалии, хлеб, баклагу вина и палицу.

Теперь рыжебородый засмеялся всей своей образиной:

— Эх, злополучный Петр, захватило нас колесо и пошло вертеть! Забудь и о сандалиях, и о хлебе, и о вине, и о своей палице. Мы ушли, Петр, неужели ты этого не понял? Мы ушли из мира, покинули и землю и море и оказались в воздухе!

Он наклонился и прошептал Петру на ухо:

— Еще не поздно, уходи!

— Куда мне теперь идти, Иуда? — разводя руками, сказал Петр и раздосадованно огляделся вокруг. — Все это уже утратило для меня всякий смысл! — добавил он, указывая на озеро, рыбачьи лодки и дома Капернаума.

Рыжебородый покачал своей упрямой головой:

— Вот и я говорю то же самое. Так что не ворчи! Пошли!

Первыми учуяли их по запаху сельские псы и тут же подняли лай. А затем дети побежали разносить по Магдале весть:

— Идет! Идет!

— Да кто же, ребята? — спрашивали их, распахивая двери.