Прайм-тайм - Лиза Марклунд

Берит недоуменно уставилась на нее.

– Интервью, иначе мы напишем, где побывало орудие убийства. По-твоему, он… – Анника помолчала, потом спросила тихо: – Ты слышала о снимках Карла Веннергрена?

Берит одарила ее недоуменным взглядом:

– О чем ты говоришь?

– Я же рассказывала тебе, как Карл Веннергрен искал что-то в Конюшне. Это была камера. Я видела фотографии. Мишель Карлссон и Джон Эссекс, сзади, спереди, сверху, снизу…

– И кто еще знает об этом? – спросила Берит со скептическим видом.

– Понятия не имею, – пожала плечами Анника. – Только я и Шюман, по-моему.

Они переглянулись, задумались.

– Его фанаткам двенадцать и выше, – продолжала Анника тихо, – это еще мягко сказано, что ему придется не сладко в случае публикации наших снимков и данных о револьвере.

– Но «Квельспрессен» никогда не решилась бы… – сказала Берит.

– Откуда ему знать? – парировала Анника.

Снова воцарила тишина.

– Где он сделал эти фотографии? – спросила Берит.

– В Конюшне. Тайком.

Берит медленно кивнула. Анника отодвинула назад стул, положила ноги на стол.

– С кем ты едешь?

– Встречаюсь во Франкфурте с Хенрикссоном, новым фотографом…

Анника откинулась на спинку стула и смотрела, как ее коллега шла через редакцию, прямая и статная, спокойная и знающая свое дело. Обменялась несколькими словами со Спикеном, похлопала по руке Пелле Фотографа и засмеялась, помахала рукой Торе Бранду на пути к выходу.

«Она замужем за одним парнем двадцать один год, – подумала Анника. – Как такое возможно? Откуда у людей столько терпения, уверенности, мудрости, чтобы выбрать правильно? Как можно полагаться на любовь?»

Анна Снапхане поспешила к выходу. Она хотела как можно быстрее оказаться подальше от редакции, болтовни Карин Беллхорн, втянула голову в плечи, чтобы не слышать звучавшие за спиной голоса.

Напрасно.

– Анна! Ты не могла бы остаться еще ненадолго? Все пройдет очень быстро.

Она замерла на полушаге, уронила руки, застонала. Повернулась неуклюже, увидела, как Карин Беллхорн машет ей рукой, Мариана фон Берлиц и Себастьян Фоллин тоже находились на пути к кафетерию.

– Мне надо идти, – заныла Анна. – Я должна забрать Миранду из детского сада.

Чисто шведская причина.

– Конечно, мы много сделали сегодня, – сказала продюсер. – Расписали весь сезон, составили план пресс-конференции, разослали информацию для прессы… По-моему, потрудились на славу.

Никто не ответил. Карин Беллхорн решила перейти к делу.

– Речь пойдет о наследстве Мишель, – сказала она через плечо, наполняя свою чашку.

Анна Снапхане демонстративно прислонилась к дверному косяку, не сняла куртку. Продюсерша обстоятельно расположилась на кухонной столешнице, включила вытяжку, закурила сигарету.

– Когда я пришла сюда сегодня утром, жизнь била ключом в комнате Мишель, – объяснила она, обращаясь к Анне. – Поэтому есть информация, которую я хочу довести до вашего сведения.

Мариана подтащила себе стул и села с другой стороны от двери. Себастьян Фоллин копошился у кофеварки.

– Пока нельзя ничего трогать в комнате Мишель. Мы уже связались с юристом и попросили его просмотреть договора, выяснить, что кому принадлежит, все относительно авторских прав, кто выступит в роли правообладателей неопубликованных, опубликованных и всех прочих материалов. Он также должен разобраться с ее личными средствами, проверить, не оставила ли она завещание и кто должен унаследовать их.

– Почему мы должны платить адвокату, чтобы он разбирался с ее барахлом? – спросила Мариана резким, несмотря на усталость, тоном.

Карин Беллхорн сделала глубокую затяжку, выпустила струю дыма в сторону вытяжки.

– Мы возьмем деньги из твоей зарплаты, – сказала она и сдержанно улыбнулась.

Мариана поджала губы.

– Документальный фильм в любом случае мой, – заявил Себастьян Фоллин.

– Пусть юрист подтвердит, – ответила продюсерша.

Менеджер разом опустошил чашку с кофе, поставил ее в мойку, взял свой портфель.

– У меня дела, – сказал он и направился к выходу. – До встречи.

Никто не ответил. Анна выпрямилась, собираясь последовать за ним к выходу, когда зазвонил мобильный телефон Карин Беллхорн.

– Подождите немного, – сказала продюсерша тихо Анне и Мариане, посмотрев на дисплей. – Мне надо ответить, но есть еще одно дело, которое я хотела бы обсудить с вами. Скоро приду…

Она удалилась в сторону курилки, оставляя за собой шлейф сигаретного дыма.

В кафетерии воцарилась мучительная тишина. Анна Снапхане громко вздохнула, села на стол, подперев голову рукой. Мариана фон Берлиц сосредоточенно разглаживала свое красное платье, пока у нее хватало терпения.

– Если бы ты знала, сколько хлопот Мишель доставила мне за все эти годы, – не сдержалась она наконец.

Анна не ответила, смотрела в направлении, в котором удалилась Карин, пока облачко дыма, оставшееся после нее, не растаяло в воздухе.

– У нас все было хорошо, все виды дополнительной деятельности функционировали в гимназии, пока она не появилась. Люди с удовольствием занимались музыкой, в театральном кружке, принимали активное участие в движении по борьбе с пьянством, несколько политических партий и христианских общин имели у нас молодежные отделения. Однако с Мишель все это пошло на спад.

Анна Снапхане бросила на Мариану удивленный взгляд, напрасно пыталась найти седую прядь в ее волосах.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она. – Мишель разрушила твой прекрасный маленький мирок?

– Моему миру она никогда не угрожала, – возразила Мариана фон Берлиц. – Но многие другие оказались не столь же упорными в своей вере.

Анна громко вздохнула, вытянула шею, попыталась рассмотреть сквозь стеклянную стену, чем Карин занимается в курилке.

– Она пришла в параллельный с нашим класс, когда мы второй год учились в гимназии, – продолжила Мариана с ностальгическими нотками в голосе. – Мишель Карлссон курила и пила и организовала дискотеку в спортивном зале. Насколько мне известно, успела поменять четырех парней за неполных два года.

Анна Снапхане подняла глаза к небу.

– Избавь меня от этого, – сказала она. – Я не хочу тебя слушать.

Мариана фон Берлиц расправила спину, на скулах у нее выступили красные пятна.

– И почему же? Тебе не нравится правда? У Мишель не было ни стиля, ни элегантности, ни морали. Она бегала и информировала всех о презервативах и противозачаточных пилюлях, вообще невероятно плохо влияла на ровесников. Кружкам стало трудно удерживать своих членов, они ходили на дискотеки, в бары и на хоккей. Она изменила нормы общепринятого и уважаемого. По-моему, опасно, когда такие люди получают столь большое влияние.