Кремлевский визит Фюрера - Сергей Кремлев

Чиано же после одного разговора с дуче сделал в дневнике помету еще от 8 января:

«Требования к Франции. Мы не требуем Ниццы и Савойи, ибо они находятся по ту сторону Альп. Корсика: автономия, независимость, аннексия. Тунис: статус итальянцев, …протекторат. Джибути: свободный порт и железная дорога, управление колонией на основе кондоминиума, уступка. Суэцкий канал: широкое участие в управлении…»

Однако Муссолини отдавал себе отчет в военной слабости Италии, и ему тоже требовалась хотя бы политическая поддержка Германии…

Взаимная военная поддержка при этом не исключалась, но вермахт смотрел на нее вполне определенно, о чем было внятно сказано в записке Генерального штаба вооруженных сил Германии от 26 ноября 1938 года. Записка имела наименование «Соображения относительно переговоров представителей вермахта с Италией» и в разделе 2-м «Главная идея переговоров» устанавливала:

«Никакого совместного ведения военных действий в одном районе и под единым командованием, а разделение особых задач и театров военных действий для каждого государства…»

В разделе же 3-м «Военно-политическая основа для переговоров» вермахт смотрел на перспективы следующим образом:

«Война Германии и Италии против Франции и Англии с целью в первую очередь разгромить Францию. Тем самым наносится удар и по Англии, которая, потеряв базу для продолжения войны на материке, окажется перед лицом того, что все силы Германии и Италии будут направлены против нее одной… »

То есть конфликт мог начаться и безотносительно к развитию «польского» вопроса. Германский Генштаб при этом исходил из того, что Польша занимает «сомнительную позицию», а Россия «враждебно настроена по отношению к Германии и Италии».

Этот документ был интересен и тем, что как раз в вермахте к России относились скорее лояльно, чем наоборот. Сказывались и многолетнее сотрудничество двух армий, и трезвые генштабовские оценки. Но даже в вермахте, как видим, мнения имелись разные…

В ИЮНЕ в Москву приехал из Лондона Стрэнг, но летом же 39-го года шел нарастающий диалог и Москвы с Берлином. Впрочем, Берлин тоже вел переговоры с Лондоном, но успех их был примерно таким же, как и успех англо-франко-советских переговоров, начавшихся в августе в Москве.

Дело шло к реализации плана «Вайс» — «Белого плана», по выполнении которого Черный имперский орел Германии должен был взять решительный верх над Белым польским орлом.

Конечно, Гитлер был бы удовлетворен и мирным вариантом, но мог ли он быть мирным?

11 августа в Зальцбурге в который раз встретились Риббентроп и Чиано.

— Польша должна понять, что Данциг должен вернуться в рейх, — почти сразу заявил Риббентроп. — Требования фюрера умеренны, но положение обостряется тем, что Польша хочет поставить нас в Данциге перед свершившимися фактами.

— Вы имеете в виду ввод войск?

—Да!

Говорили и о подготовке к возможной войне. И Чиано поинтересовался у коллеги:

— Чего вы хотите — Данциг или «Коридор»?

— С фюрера хватит польских провокаций! — отрезал Риббентроп. — Мы хотим войны. Во всяком случае, мы ее не боимся. Хотя лично я надеюсь на дипломатическое решение вопроса именно потому, что фюрер столь решителен.

Чиано, хотя ответ был, собственно, ожидаемым, выглядел ошеломленным:

— Но дуче желает иметь хотя бы еще один спокойный год. Италия обессилена. У нас нет сырья, не хватает вооружений, береговых укреплений нет…

Чиано перевел дух и продолжил перечисление жалоб:

— Из Ливии ничего предпринять нельзя… Наш генштаб оценивает боевую мощь Италии и Франции как один к пяти… Результаты в Албании разочаровывают…

Риббентроп слушал это со скучающим видом, а выслушав, заявил:

— Нам вашей помощи не нужно. Чиано вздохнул:

— Это покажет будущее…

Жесткая и хлесткая «непреклонная» фраза Риббентропа была не случайной. Перед встречей с Чиано он получил от Гитлера четкую инструкцию.

— Вы ни в коем случае не должны вызвать у Чиано сомнения в моей решимости! — наставлял министра Гитлер.

— То есть мы готовы воевать и хотим воевать?

— Если надо — да! Вот ваша линия поведения.

Но это был, конечно, лишь психологический «форсаж» ситуации… И фюрер, и Риббентроп знали о чересчур длинном языке как итальянских правительственных кругов вообще, так и Галеаццо Чиано в частности. Если бы у Чиано в Оберзальцберге создалось впечатление о нерешительности фюрера, то об этом, естественно, знали бы в Риме…

Но, увы, об этом немедленно стало бы известно и в Лондоне, а значит, и в Варшаве. И это заранее делало бы невозможным любое политическое и дипломатическое решение.

На следующий день Чиано принимал уже фюрер.

— Вы действительно намерены решить «польскую» проблему уже в этом году? — спросил у него Чиано.

— У нас выходят резервы времени, — ответил Гитлер. — Осенью успешная кампания невозможна… С середины сентября погода не позволит использовать авиацию. С сентября по май Польша представляет собой большое болото и непригодна для военных действий. И если Польша в октябре просто займет Данциг— что очень вероятно, то…

— И в какой срок надо решить вопрос с Данцигом?

— Так или иначе — до конца августа.

— А как вы представляете себе его решение?

— Польша уступает Данциг при соблюдении ее экономических интересов. За это и за обеспечение связи между Восточной Пруссией и рейхом я лично обещал Беку во время его визита в Оберзальцберг гарантию границ и пакт о дружбе на 25 лет…

— И Бек?..

— Тогда он сказал, что хотел бы изучить мои предложения, но все изменило английское вмешательство….

— И что дальше?

— А вы, дорогой Чиано, почитайте варшавскую прессу, — раздраженно посоветовал Гитлер. — Из нее со всей ясностью можно понять цели Польши.

Раздражаясь все больше, Гитлер перечислил:

— Хотят захватить всю Восточную Пруссию, продвинуться вплоть до Берлина… И это еще и не все!

Чиано невольно понимающе кивнул, а фюрер подытожил:

— Для великой державы на длительный период невыносимо терпеть соседа, питающего к ней такую сильную вражду и отдаленного от ее столицы всего на 150 километров. Поэтому, — тон Гитлера стал особенно резким, — я преисполнен решимости использовать первую же политическую провокацию — будь то ультиматум, жестокое обращение с немцами в Польше, попытка установить голодную блокаду Данцига, ввод войск в Данциг или тому подобное, чтобы в течение 48 часов обрушиться на Польшу и таким путем решить проблему.

— Но Англия… — пытался возразить Чиано… Не дав ему закончить, фюрер резко отчеканил:

— Я неколебимо убежден, что ни Англия, ни Франция не вступят во всеобщую войну…