Похититель секретов - Данил Корецкий

– Как бы там ни было, с учетом сложившейся обстановки вам надо скрыться, – дает Миша дельный и совершенно бесплатный совет.

– Хорошо. Как это сделать?!

– Действуйте по обстановке.

– Твою мать! Как это «по обстановке»?! Какой план вы предлагаете и какую помощь мне оказываете?!

Я уже понял, какую помощь получу. Сам факт того, что резидент устранился от переговоров со мной, перепоручив их молодому сотруднику, говорил о многом. Собственно, обо всем!

– В сложившейся обстановке мы бессильны что-либо сделать…

– Да что ты мне заладил про обстановку! Пришлите вертолет, подводную лодку, автомобиль или ракету и сообщите мне координаты места встречи! Вот это и будет обстановка! А иначе – просто трусливая дресня!

На том конце связи Миша вздохнул.

– Мы будем стараться, но наши возможности ограничены… Пожалуйста, докладывайте обстановку…

На этом разговор был окончен. Я тут же почувствовал, что устал и хочу спать. Не мудрено: уже больше суток на ногах, в постоянном нервном напряжении…

Шхуну качает. Верный Анри без конца говорит по телефону, а иногда и по своей рации. Он пытается проложить для меня дальнейший маршрут. Рацией – по черным тропам, а телефоном… Вряд ли по белым. В лучшем случае – по грязно-серым. Но он, по крайней мере, старается…

– Есть один вариант, – опустив рацию, наконец, сообщает Анри. – Люди пустыни могут провести тебя в Саудовскую Аравию. Но они не любят посторонних, особенно европейцев. Они никого не любят, не признают никаких правил и законов. Потому что занимаются делами, которые не терпят свидетелей. Очень резкие люди… Но я сказал, что ты глухонемой араб из Египта. Против такого спутника они не возражают. Переход будет стоить тысячу долларов и займет три дня. Ты переоденешься в кондуру, закроешь лицо платком…

– Исключено! – резко перебиваю я.

Умный человек отличается от глупого не тем, что не совершает ошибок. Он их не повторяет.

Бедный Олег Павловский не проходил специальную подготовку для работы в Азиатском регионе. Его научили азам поведения, залегендировали как глухонемого после контузии и послали в Афганистан. Разовое поручение, кратковременная командировка – на пять-шесть дней, не больше. Халат, чалма, закрытое лицо, надежный агент-проводник из местных… Олег знал, как принимать пищу, как молиться, как носить оружие, как входить в жилище… Вначале все шло хорошо: задание было выполнено, оставалось только вернуться. Но когда он пошел через перевал с группой «непримиримых», то выяснился маленький пробел в его подготовке: Олега никто не научил, что горные афганцы любую нужду справляют сидя! Он выдал себя самым неожиданным образом и погиб под кривыми пуштунскими ножами. И агент вместе с ним…

Через перевал надо было идти двенадцать часов, а не три дня. И о поведении в пустыне я знаю еще меньше, чем Олег о нравах горных афганских племен.

– Исключено! – повторяю я. – Нужен вариант без враждебности к европейцам. И без всякого маскарада!

Анри вздыхает и, отложив рацию, берется за телефон.

Нужный вариант все-таки отыскался. Я в очередной раз подивился разнообразию связей скромного служащего «Этисалата» и сложности его натуры. Пожалуй, это даже не три матрешки – одна в другой, а пять или шесть… Но тем не менее, я испытывал к агенту теплые чувства: он сделал для меня все, что мог.

На прощанье мы обнялись. Прижавшись ко мне, он ощутил под рубашкой твердый прямоугольник и многозначительно постучал по нему согнутым пальцем.

– Это то, что спасло мне жизнь!

Я не стал его разубеждать, так как сейчас больше беспокоился о своей жизни. И Анри это почувствовал.

– Пересечь пустыню очень просто, – ободрил он, троекратно касаясь моего лица небритыми щеками.– Надо сесть на верблюда, хлестнуть его и подождать, пока время сожрет пространство…

Анри подмигнул и улыбнулся, хотя не очень весело.

– Наберись терпения, рано или поздно пустыня закончится.

Да, он действительно был не только помощником шпиона и пособником наркоторговцев, но и философом.

* * *

Оказывается, пустыня вовсе не однообразна: она многолика и многоцветна. То плоская, как стол, то бугрящаяся холмиками, похожими на груди юных девушек, то вздыбленная барханами, напоминающими застывшие волны девятибалльного шторма…

И цветовая гамма гораздо шире, чем в традиционных представлениях жителей черноземных равнин и скалистых гор о желтом песке. Песок, в основном, белый, желтоватый, есть участки светло-или темно-коричневого цвета, встречаются и вовсе фантастические – оранжевые!

Мерно качаясь вдали, объят предрассветной мглой,

Караван Шаперай-ли идет в свой край родной

Через пески-барханы, где бродит лишь дикий джейран,

Через границу идет, идет, контрабанды караван.

Совершенно неожиданно я попал в грезы своего детства. Когда-то тиходонские пацаны, спрятавшись в подвале или за сараями, мужественно кривя губы, раскуривали собранные «бычки», вели задушевные беседы, потом, по-братски обнявшись и раскачиваясь, пели запретный «Караван». Тогда приветствовались только идеологически выдержанные тексты, типа: «Взвейтесь кострами синие ночи…» Любой не прошедший цензуру самиздат однозначно запрещался. А уж если речь шла о контрабанде или наркотиках – и подавно! Сейчас, когда Россия превратилась в самую разнузданную и беспредельную страну Европы, я думаю, что это было и правильно. Но тогда мы думали по-другому… Уже шестнадцатилетними в походах пели не «комсомольцев-добровольцев», а тот же контрабандистский и наркоманский «Караван», интуитивно чувствуя его тягучий ритм и старательно растягивая слова. Хотя никаких зримых и осязаемых образов за ними не стояло: только романтичные стихотворные строки, перемешанные с горьким дымом костра и хмельным сладковатым вкусом «Агдама».

Зато сейчас образов хватало с избытком. Я шел с караваном контрабандистов через пустыню Руб-эль-Хали, намереваясь пересечь государственную границу Саудовской Аравии, и как будто жил в песне своей юности. Вот они, вокруг: и бежевые пески-барханы, и коричнево-серые верблюды, и три погонщика в оранжевых и белых одеждах, и мелькающие изредка вдалеке газели, заменяющие здесь джейранов. Яркое синее небо, ослепительное желтое солнце, слабый ветерок, взметающий легкие песчинки, монотонный шаг дромадера, размеренное покачивание… Цветное стереокино с эффектом присутствия. А за кадром – медленная восточная музыка и знакомые слова:

Шелк он везет и хну из дальней страны Пакистан

Тюки везет он с собой, с собой: это Кашгарский «план»…

Неважно, что «Караван» звучит только в моем сознании: если бы я был режиссером, именно так бы и построил зрительный и звуковой ряды. На фоне песни, крупным планом – верблюжьи морды, крупные зубы, закусившие железные удила, потом вьюки… Не знаю, как насчет шелка и хны, но думаю, гашиш там есть обязательно!