Бесконечная любовь - Кэндис Кэмп

Безобразие продолжалось почти до самого Ричмонд-парка, пока Грегори не посетила блестящая идея: предложить гонку до ворот. Он знал, что Уиттен в соперники не годится, а Овербрук всегда предпочитал спокойных лошадей быстрым. Стоило ли удивляться, что вскоре они с Камелией оказались рядом, причем в недосягаемом отрыве от остальных? На миг пришла мысль немного придержать коня, чтобы позволить мисс Баском победить с большим отрывом, однако Грегори мудро рассудил, что сообразительная американка быстро поймет уловку и не одобрит нечестной игры. Поэтому он дал мерину волю, и тот без особого труда вырвался вперед.

Проехав сквозь центральные ворота парка, Грегори слегка замедлил ход, однако ни он, ни Камелия не остановились. Оба продолжали мчаться галопом по бесконечной просторной аллее, все дальше отрываясь от компании. Когда же наконец уже никто не смог бы их увидеть, Грегори натянул поводья, а спустя секунду его примеру последовала и Камелия.

— Ах, как чудесно! — восторженно воскликнула она. — Вы даже не представляете, до чего мне не хватало движения.

Сияющее восторгом лицо казалось восхитительно красивым, и от одного взгляда Грегори едва не задохнулся.

Мисс Баском была простой и естественной — одним словом, настоящей.

— Мне тоже, — с улыбкой признался он.

Камелия начала что-то говорить, но вскоре остановилась, а искренняя радость уступила место настороженности. Грегори не сомневался, что в этот момент она вспомнила о своей обиде, и грустно вздохнул.

— Наверное, пора вернуться, — решила Камелия.

Грегори кивнул, хотя меньше всего на свете хотел снова оказаться не у дел. Они повернули лошадей и шагом поехали навстречу остальным. Грегори посмотрел на спутницу и встретил внимательный взгляд, однако она тут же отвернулась и крепче сжала поводья.

— Мисс Баском… надеюсь, вы меня простите. В прошлый раз я должен был назвать себя сразу, в начале беседы. Знаю, что поступил неправильно, но было так приятно разговаривать с девушкой, которая не знала, что я — наследник Марчестера. Просто болтать, не опасаясь суждений.

— Суждений? — не поверила Камелия. — Но вы же сын герцога. Выше только король, разве не так?

Грегори коротко рассмеялся:

— Наверное, я не думал об этом. Но именно поэтому все меня судят. Достоин ли ты называться сыном герцога? Поступаешь ли так, как, по всеобщему мнению, должен поступать? Если совершишь оплошность, она дурно скажется на твоей семье, на титуле, отце, деде и еще бог знает на ком. Если ведешь себя сдержанно и спокойно, скажут, что ты слишком горд и заносчив, а если проявляешь дружелюбие, решат, что не выказываешь должного почтения к своему высокому положению. Заключат, что чересчур развязен, не умеешь держаться, а твоя дорогая покойная прабабушка пришла бы от такого поведения в ужас. Люди наблюдают за каждым шагом просто потому, что ты маркиз.

Камелия слушала и смотрела с искренним изумлением, а потом вдруг рассмеялась:

— Но точно так же судят и меня! Следят, ждут, когда оступлюсь, и с наслаждением обсуждают каждый промах. Но это потому, что я чужая — американка — и не умею себя вести по-английски.

Грегори улыбнулся:

— А мне кажется, бомонд просто любит сплетничать.

— И критиковать, — с чувством добавила Камелия. — Я не знала, что вам приятно хотя бы несколько минут не чувствовать себя будущим герцогом.

— Да, — с облегчением подтвердил Грегори. — Именно об этом я тогда и думал. Хотелось побыть собой, а не… не сыном лорда Марчестера. Знаете, было чудесно! Просто не смог заставить себя признаться, кто я на самом деле. — Он лукаво улыбнулся. — Особенно после того, как вы признались в своем презрении к аристократам.

— О! — Камелия густо покраснела. — Сестры всегда говорят, что язык меня подводит. Не могу относиться к вам плохо лишь за то, что родились маркизом. А рассердилась потому, что не сказали правду. Решила, что затеяли какую- то игру, хотели одурачить, поднять меня на смех, и обиделась. — Мисс Баском помолчала и тихо добавила: — Потому что вы мне понравились. — Повернулась и посмотрела с особым вниманием. — И разговаривать с вами было очень интересно.

— И мне тоже. Но я ни за что не стал бы над вами смеяться. Клянусь. Спросите Вивьен: она подтвердит, что я для этого слишком серьезен.

Камелия улыбнулась:

— Зачем кого-то спрашивать? Я вам верю.

— Хорошо. В таком случае, может быть, будем иногда беседовать?

— Была бы рада.

Они улыбнулись друг другу и вернулись к остальным участникам прогулки.

Вивьен прикрыла глаза ладонью и посмотрела на Грегори и Камелию. Молодые люди ехали рядом и о чем-то говорили. Очень хорошо! Она бросила быстрый взгляд на мисс Паркинтон. Дора вышла из ландо и сразу оказалась в кругу молодых людей, наперебой пытавшихся привлечь ее внимание. Но она озабоченно смотрела мимо поклонников — на лорда Сейера.

— Думаю, пока приедет повозка с едой, пройдет немало времени, — раздался рядом голос Оливера. — Может быть, прогуляемся?

Леди Карлайл улыбнулась:

— Наверное, это приятнее, чем стоять здесь и наблюдать, как Дора Паркинтон испытывает свои чары на воздыхателях. И все же… кто-то должен за ними следить.

— Пусть этим займутся Фиц и Ева. — Оливер не испытал угрызений совести, бросая брата и невестку на съедение волкам. — В конце концов, они женаты, благонамеренны. Не то что мы: старая дева и холостяк.

— Прекрасный комплимент! — воскликнула Вивьен с шутливым негодованием. — Замечательно!

— Миледи, вы сама постоянно подчеркиваете собственное независимое положение, — напомнил Оливер с озорным блеском в глазах.

— Одно дело, когда это говорю я. Надо бы обидеться и отказаться от прогулки, но… боюсь, что если останусь здесь, будет еще хуже.

Она взяла спутника под руку, и они неторопливо удалились.

— Я жестокая сестра. Бросила бедного Грегори на милость мисс Паркинтон, — вздохнула Вивьен.

— Господь простит вас.

Они пошли по дорожке среди стройных берез. Хотя все их видели, Вивьен радовалась, что никто не услышит слов, не заметит выражения лиц. Оставаясь среди людей, о большем не приходилось и мечтать. Внезапная искра желания заставила поднять голову и посмотреть на спутника. Тот сразу почувствовал призыв: повернулся и ответил прямым взглядом. Губы смягчились, а глаза стали ярче и внимательнее.

— Не знаю, что труднее, — признался он. — Не видеть тебя и проводить время в воспоминаниях и мечтах, как в эти два дня, или быть рядом, смотреть, но не иметь возможности прикоснуться.

— Но мы же касаемся друг друга. Идем под руку.

Оливер презрительно сморщился.

— Разве этого достаточно? — Он помолчал и неожиданно воскликнул: — Проклятие! Ненавижу всю эту суету: приходится тайком выбираться из спальни, прятаться от слуг и брата, прыгать в постель и из постели.