История моих животных - Александр Дюма

— Ну и что! — ответил я Мишелю. — Девим, должно быть, обо мне забыл. Если бы он купил для меня собаку, так он купил бы ее к открытию охоты: накануне ее начала все собаки покупаются, через две недели все собаки продаются. Поговорите с этим славным малым, — настаивал я.

Мишель подошел к крестьянину.

— Черт возьми! — сказал тот Мишелю. — Вон тот господин должен был бы послать меня утопить своего пса, у которого всего три лапы и один глаз (он не видел, чего еще недоставало у Причарда), вместо моей суки и взять мою суку взамен своего пса.

— А вы собирались утепить свою собаку, милейший? — спросил Мишель.

— Ах, сударь, не сегодня, так завтра мне пришлось бы это сделать. Они не знают, что бы им еще придумать! Только что собак обложили налогом в десять франков, тогда как с нас берут всего по два франка! Разве это не унизительно — бессловесная тварь платит в пять раз больше, чем человек? Ну, нет! Я недостаточно богат, чтобы в наше время, когда надо кормить двух детей, кормить сверх того еще и собаку, да еще эта собака платит десять франков налога.

— Так что, — спросил Мишель, — вы подарите свою собаку этому господину?

— О, от всего сердца, — ответил крестьянин, — я уверен, он будет хорошо с ней обращаться.

— Как с принцессой! — заверил Мишель.

Как видите, Мишель, человек осмотрительный, лишнего не обещал.

— Ну что ж, — со вздохом сказал крестьянин, — отдайте Флору этому господину.

Мишель вернулся ко мне.

— Удачной ли была сделка, Мишель? — спросил я. — Был ли благоразумен хозяин суки?

— Посудите сами, сударь, — ответил Мишель, — он отдает ее даром.

— Как даром?

— Да; представьте себе, он как раз собирался ее утепить.

Мишель никогда не признавал французским глагол «топить»; он опирался на довольно правдоподобную дилемму: невозможно, чтобы в таком богатом языке, как французский, одно и то же слово давало тепло и несло смерть.

Таким образом он обогатил французский язык словом «утепить», как г-н де Жуй обогатил латинский язык словом «agreabilis».

— А почему этот человек собирался утопить свою собаку? — спросил я у Мишеля. — Она не бешеная?

— Нет, сударь, напротив, кроткая как ягненок. Но что поделаешь! Он ее утепит, этот человек, потому что у него едва хватает хлеба для него, его жены и двух детей.

— Возьмите десять франков, Мишель, отнесите ему и приведите мне несчастное животное.

— Дело в том… — начал смущенный Мишель, — я должен сказать вам одну вещь.

— Что именно?

— Эту суку зовут Флора.

— Черт! Мишель, имя вычурное, но как быть! Собака не заслуживает быть брошенной в воду только за то, что она носит имя богини весны.

Мишель, будучи садовником, запротестовал:

— Я думал, сударь, это богиня садов.

— Мишель, не в обиду вашим познаниям в мифологии, божество, покровительствующее садам, не богиня, а бог по имени Вертумн.

— Смотри-ка, — сказал Мишель, — как господин Вертумн из Французского театра, у которого я беру билеты.

— Вы хотели сказать Вертёй, Мишель? Прелестный малый!

— Как когда… Что ж, я всегда называл его Вертумн.

— Возможно, в те дни, когда вы называли его Вертумном, он бывал в дурном настроении; но я всегда звал его Вертёем и ничего такого не замечал.

— Все равно, он должен был жениться.

— Кто? Вертёй?

— Нет, ваш Вертумн: он должен был жениться на Флоре.

— Вы с этим предложением опоздали, Мишель: уже почти две тысячи восемьсот лет назад как он женился на нимфе из очень хорошей семьи, ее зовут Помона.

— Ах, вот как! — произнес явно раздосадованный Мишель.

Затем, вернувшись к первому предмету нашего разговора, он продолжал:

— Значит, вам безразлично, что эту суку зовут Флора?

— Имя, как я вам сказал, несколько вычурное; ну да ладно, я к нему привыкну!

Мишель сделал несколько шагов в сторону крестьянина и почти сразу же вернулся, почесывая кончик носа, — эта привычка появилась у него после того, как Турок, безмозглый пес, о котором мы мало сказали, потому что сказать почти нечего, чуть было не откусил у Мишеля кончик носа.

— Что такое, Мишель?

— Я подумал, сударь, что, раз я даю десять франков этому человеку, и это за суку, которую он собирался утепить, то вполне имею право спросить у него, приносит ли она дичь и делает ли стойку.

— Мишель, это очень много на десять франков! От собаки, которая стоит сто экю, не требуют большего. Мишель, дайте ему десять франков, берите Флору и… положимся на Бога!

Мишель отдал крестьянину десять франков и привел Флору. Господь оказал нам милость: она делала стойку и приносила добычу не хуже собаки за сто экю.

Но мифологическое имя принесло ей несчастье: Флора умерла подобно Эвридике.

— Сударь, — сказал мне Мишель после того, как Флора и Причард познакомились обычным способом, то есть заглянув друг другу под хвост, — сударь, вы так много знаете, а могли бы вы сказать мне, отчего это собаки здороваются таким странным образом?

Мишель произнес эти слова как человек, который надеется на отрицательный ответ, чтобы самому блеснуть своей ученостью.

— Нет, Мишель, — ответил я.

— Так вот, сударь, однажды собаки захотели сделать то, что недавно, в тысяча восемьсот сорок восьмом году, сделали мы сами: они захотели устроить республику. Сначала спросили старых собак, и они сказали молодым: когда меняется форма правления, следует получить от кого следует разрешение на это, и, вероятно, именно потому, что люди не спрашивали разрешения у Бога, на земле так часто менялись правительства.

Собаки зрелого возраста и даже щенки нашли этот совет превосходным. Они решили составить прошение к Юпитеру и послать его с борзой, получившей первый приз на последних состязаниях в Лаконии.

Позвали борзую, которая могла лишь гордиться тем, что ее избрали для подобного посольства, и она ответила: хотя до вершины Олимпа далеко, она вернется через три месяца.

Кажется, сударь, Олимп — это гора в Греции.

— Да, Мишель, она находится между Фессалией и Македонией.

— Ну так вот, — продолжал Мишель, — нашли ученую собаку, чтобы сочинить прошение. Когда оно было готово, главные собаки подписали его и вручили борзой.

Потом они решили некоторое время сопровождать ее и расстаться с ней как можно позже, чтобы дать все советы, какие считали необходимыми для успешного выполнения поручения.