Брачные контракты - Полина Ром

— О, кир Лисса, мы и не знакомились с ней! Она разговаривала со своей подругой, я услышала рецепт совершенно случайно. Можно сказать – невольно подслушала, — как благовоспитанная девица я потупилась и постаралась покраснеть — помните, когда вы покупали какие-то железные штучки для кухарки, я отходила в сторону? Вот там и…

— Я поняла, кир Стефания, но лучше поблагодарите кируса Лерго…

Я рассыпалась в благодарностях и, естественно, пригласила его на обед. Пожалуй, мне стоит быть несколько аккуратнее с моими знаниями. Так и засыпаться не долго!

Поскольку до обеда ещё было время, кир Лисса предложила доехать до берега озера – посмотреть, как катается с горки сельская детвора. Кроме того, у неё была с собой огромная корзинка незамысловатых печенюшек – для детворы.

На озере я не была ещё ни разу – как-то вот не получалась, хотя издалека и видела. Это, похоже, то самое озеро, на берегу которого Жожель пытался…

Назвать это озером, пожалуй, было слишком нахально. Заледенелый водоёмчик метров сорок на пятьдесят, чуть вытянутый. С одной стороны, ближе ко мне –темнела большая прорубь с обледенелыми краями, затянутая тонким ледком – тут полоскали бельё после стирки, чуть дальше – длинный пологий спуск с берега, который, собственно, и называли горкой. Там, частенько взвизгивая и кувыркаясь клубками, скатывались дети. Некоторые, те, кто постарше, пытались съехать стоя, кто-то доезжал до низа, кто-то падал или же бывал сбит с ног. Малышни было много – похоже, тут ещё и с других рейтов дети.

Кирус Лерго спешился и, держа коня в поводу, остался дожидаться меня и кир Лиссу. Мы подошли к детям. Увидев у кир Лиссы в руках корзину, большая часть детворы окружила её. Мешаться я не стала, отошла чуть в сторону…

Кир Лисса раскладывала печенье в протянутые ладошки, а я наблюдала, как двое мальчишек ссорились из-за небольшой вогнутой дощечки, пытаясь каждый перетянуть её на себя. На таких дощечках те, у кого они были, скатывались с горушки. Рядом стояла девочка, укутанная в толстый вязаный платок так, что из кучи складок торчал только нос. Перекрещиваясь на груди, концы платка уходили за спину и там сплетались в узел. Похожа она была на колобок. Я смотрела на эту сценку с каким-то странным чувством ностальгии. В такой же платок меня кутали в детстве. Что уж там они не могли поделить – я так и не поняла, но один из мальчишек вдруг резко толкнул второго в грудь и, прижимая добычу к боку, рванул в сторону от горки. Второй неловко побарахтался на снегу и, поднявшись, рванул догонять…

Он почти перехватил беглеца у самой проруби, но воришка оказался хитёр и начал убегать от него вокруг тёмного пятна. Наконец, оба запыхались и остановились друг против друга, тяжело дыша. Я видела, как тот мальчишка, что стащил досочку, показывает второму язык и говорит что-то, очевидно – очень обидное… Второй коротко толкается от края проруби и прыгает через неё…

Если бы он был одет не в тяжёлый тулуп, скорее всего, он легко бы перепрыгнул это невеликое пространство. А так – он ухнул ровно в центр полыньи и почти мгновенно ушёл под воду, только осколки тоненького льда закачались на тёмной воде…

Дальше всё было как в дурном сне, я бежала к проруби, подскользнулась и почти скатилась к ней. Уже стоя на четвереньках, я увидела, как летит в мою сторону чёрный меховой плащ-накидка, раскинувшись на затоптанном снегу огромной чёрной кляксой, сверху падает камзол, как, прыгая на одной ноге, кирус Лерго стягивает второй сапог и головой вперёд ныряет в воду…

Я встала на ноги и, зачем-то, начала отряхиваться. Заметила бегущую к проруби толпу детворы и, раскинув руки, рявкнула на них:

— Назад! Все – назад!

Остановились они метрах в семи-восьми от проруби, вперёд выбежала кир Лисса, уже без корзины, как я машинально отметила… Я подняла плащ кируса со льда, отряхнула его от налипшего снега и прижала к груди. Что делать дальше – непонятно совершенно!

В какой-то застывшей, мертвенной тишине, прерываемой только сипловатым дыханием запыхавшейся Лиссы, мы стояли и ждали хоть чего-то и неотрывно смотрели на колеблющуюся тёмную воду…

Всплеск показался очень громким, неожиданным – Лерго в почерневшей, прилипшей к телу рубахе, одной рукой пытался уцепиться за край проруби… Рука скользила… Вторую он, почему-то, держал под водой… Сообразила я, как ни странно, довольно быстро. Схватила камзол кируса и, подойдя максимально близко, кинула ему край. Кирус ухватился за плотное, чуть шершавое сукно, и медленно, с натугой, потянул из воды вторую руку. В кулаке он сжимал край какой-то одежды. Подбежал возница:

— осподи… осподи спаси!

Подскочила Лисса, шепча молитву, и вцепилась в край камзола. Возница, наконец, сообразил и тоже уцепился за ткань. Я понимала, что у кируса не хватает сил вытянуть тяжеленный тюк промокшей одежды, в котором и находился мальчишка.

— Лисса, держи! Тяните его!

Скинула накидку… Ой, страшно-то как! Скользко… Но лёд толстый, крепкий, выдержит и не одного человека… Главное – не соскользнуть туда, в эту тёмную тяжёлую воду… Сама я опустилась на четвереньки, но потом, решив не рисковать, легла на пузо и доползла до края. Сунула руку в воду, которая, на удивление, показалась сперва даже не слишком и холодной, вцепилась в скользкую от воды кожу тулупа… Не удерживаю… Сунула в воду и вторую руку…

— Вылезай! Вылезай сам! И вытащим его!

Кирус, кажется, сообразил, что нужно делать. Отпустив тюк с мальчишкой, он вцепился второй рукой в камзол, который тянули Лисса и возчик, и, резко выдохнув, рывком выбрался из воды. Белые чулки сейчас казались грязными, с него текла вода и даже слегка валил пар. Обойдя прорубь, он лёг рядом со мной и мы, кряхтя, и, кажется, даже матерясь, со стоном вырвали из воды совершенно неподъёмный груз.

Я ещё пыталась отдышаться, а двужильный кирус уже выковыривал мальчишку из тулупа… Тряс его, тормошил, а потом, перевернув вниз головой, просто поднял его за тощие лодыжки… Руки мальчика закачались в сантиметре от льда. Я подошла, обхватила мокрое, удивительно неловкое ледяное тело, примерно нащупала желудок и надавила изо всей силы и раз, и второй, и третий…

На пятый изо рта мальчишки хлынула вода и он слабо дёрнулся в руках кируса.

— Пороть! Пороть свинёнка, как только в себя придёт! – выговорил кирус, неловко переворачивая «утопленника». Губы у него посинели и выглядел он ничуть не лучше.

Меня била крупная дрожь, так, что клацали зубы – адреналиновый отходняк… Все живы, здоровы, ну, пока что… Сейчас доберёмся домой, в тепло, всё не так страшно – уговаривала я сама себя…

Возница содрал с себя тулуп и накинул на мальчишку… От крайнего дома рейта бежали люди…

Мальчишку, слабо ворочавшегося под огромным тяжёлым тулупом нашего возчика, какой-то мужик закинул на плечо и поволок к дому. К теплу камина и трёпке от родителей.

Женщина подхватила со льда раскиданные одежды кируса и, буквально подпихивая его в плечо, выговаривала: