Волкодав. Мир по дороге - Мария Семенова

Спохватившись, саккаремский пахарь пододвинул поближе чёрный горшочек, нахмурился и стал отсчитывать капли. Крохотная ложечка потерялась в его ручище, привыкшей к мотыге и рукояткам сохи.

Венны жили в зимней стране, где люди с прибаутками одолевали мороз. Потом одного из сыновей этой земли долго приучали избегать холода и тщательно хранить каждую крупицу тепла. Так что мать Кендарат была не совсем права, рассуждая о его наследной любви к студёной водице. Этой любви, как и многому другому, ему пришлось учить себя заново.

Волкодав плыл сквозь тёмную дыру в земле, заполненную водой. Впустить и выпустить тайного гонца, но погубить любого подсыла… Наверняка это решётка. Опускная решётка-гирса, кованая, с толстыми прутьями. Она появится перед пловцом, когда у того уже не останется времени выплыть обратно, когда удушье начнёт требовать одного: вверх, немедленно вверх! – и пальцы подсыла будут всё слабее дёргать скользкие прутья, пока окончательно не обмякнут в воде, колеблемые лишь течением, а изо рта стаями не вырвутся пузыри.

Значит, решётку нужно сломать…

– Слушай, венн, что скажу, – раздался рядом голос, похожий на человеческий.

Волкодав скосил глаза, не желая оглядываться. Слева реяла очень странная птица. У неё был зубастый клюв и чешуи вместо перьев, а зрачки рдели двумя багровыми каплями. Волкодав шарахнулся, потому что упырь метил сесть ему на плечо, но тот лишь знакомо хохотнул:

– Ты уморишь себя безо всякого толку, а я этого не хочу. Тебе перепало слишком мало яда, твоя кровь не станет лекарством!

Волкодав не ответил. Правильное дыхание слишком дорого стоило, чтобы тратить его в пустой болтовне. Он не сбавлял шагу. Скоро появится решётка, и её нужно будет сломать.

Жители Рудой Вежи не захотели оставаться сторонними зрителями. В общинный чертог пришёл сам старейшина, по-нардарски называвшийся большаком.

– Ради Священного Огня, почему ты не даёшь перенести ко… господина и госпожу в лучшие покои? – спросил он Фербака.

Саккаремец неохотно поднял глаза. Иригойен держал у ноздрей молодой женщины пуховое пёрышко, и сотник боялся лишний раз отвести от него взгляд. Он сипло выговорил:

– Лекарка не велела.

– Во имя золы и мокрых углей! Да кто такая эта дочь Гурцата, чтобы её слушать, когда свои лекари ждут за дверьми? – удивился старейшина.

Вместо Фербака ответил один из охранников:

– Если бы сюда пришли все наши ребята, которых она спасала после боёв, у твоих девок, старейшина, лет пять от женихов не было бы отбою.

Большак чуть не ляпнул, дескать, вот ещё нужда была прививать добрые нардарские яблони саккаремским держидеревом, но по наступившим временам такие речи не казались уместными, и старейшина промолчал.

Он уже велел принести Фербаку и его людям еды и лучшего пива. Всё это так и стояло нетронутое. Охранники не желали даже переменить одежду, грязную и мокрую после бешеной скачки. Глядя на них, рассуждать о преимуществах нардарских телохранителей перед саккаремскими как-то не поворачивался язык.

Потом явились два неприметной внешности человека, бедно одетые, с одинаковыми взглядами хищных куниц.

– Если людям дневного царства трудно что-то достать или сделать для господина и госпожи, шепни нам, – сказали они Фербаку.

Бывший сотник поблагодарил, и двое очень тихо исчезли.

Птичники в Рудой Веже тоже располагались внутри жилого холма. Когда там затеяли подавать голоса первые петухи, люди стали зажигать факелы, обмотанные смолёной паклей, и потянулись с ними наружу.

Волкодав всё не мог отделаться от крылатой чешуйчатой твари.

– Ради кого ты откраиваешь от своей жизни? – лез в уши назойливый голос, липкий, словно болотная жижа. – Я смотрю, ты, каторжник, совсем не знаешь людей… С чего ты взял, будто тебе отплатят добром или хотя бы скажут спасибо? Те, во имя кого ты лезешь из кожи, в свой черёд палец о палец для тебя не ударят… Да остановись уже наконец! Знай, я загодя сделал противоядие. Думаешь, ты один такой крепкий?.. Я даже выучился сберегать драгоценные капли, делая их нетленными, как муравьи в янтаре. Хочешь, я дам тебе лекарство прямо сейчас? Неужели ты предпочтёшь вернуться к полоумной старухе и умереть ничтожным, так и не познав настоящей силы, не отомстив и не…

Волкодаву надоело выслушивать упыря. Он оскалил зубы и ответил коротким движением на выдохе, под правую ногу. Птица странно забила крыльями, совсем как человек, падающий вместе с конём, и кувырком унеслась прочь.

– …не узнав, кто был твой родич…

Этих слов Волкодав почти не услышал. Впереди возникла решётка. Он рванулся к ней бешеным звериным прыжком, напролом сквозь тяжёлые кнуты мокрого снега. Он с невероятной ясностью видел преграду. Каждый прут был из обоюдоострого льда. Лунный свет превращал решётку в череду серебряных старинных мечей, числом двенадцать.

А за ней стояла высокая бледная женщина. Босоногая, с седыми распущенными волосами, в скорбной веннской понёве, расшитой белым по белому.

– С дороги!.. – захрипел Волкодав. – Не до тебя!..

Он с налёта высадил прутья. Ледяные мечи рассыпались мириадами радужных бус. По всему телу прокатился огонь, кровеносные жилы превратились в змей и полезли наружу из тела. Волкодав закричал, ослеп, начал падать вперёд, окунулся в благословенный холод и увидел вереницу факелов перед воротами Рудой Вежи.

Бледная женщина усмехнулась и отступила с дороги.

Фербака предупредил Мыш. Насторожив уши, чёрный зверёк приподнялся и тонко пискнул, а затем покинул мать Кендарат и заскакал к двери. Только тогда снаружи поднялась суматоха и послышались возбуждённые голоса.

Фербак едва не бросился на порог.

За время саккаремского мятежа он не то чтобы близко сошёлся с нелюдимым северным лесовиком, но узнал его, во всяком случае, достаточно, чтобы понимать: если венн отправился искать смерть, то вернётся не иначе как с куском её мантии в кулаке.

Волкодав шагнул через порог, на ходу засучивая рукав. Нагнулся за Мышом и сел на корточки перед Фербаком. Тот уже ждал его с заветной скляночкой и ножом наготове.

– Режь. Вот здесь, вдоль.

Кровь выглядела так, как положено выглядеть обычной человеческой крови. Не пенилась, не пузырилась, не шипела. С какой стати Фербак ждал чего-нибудь странного? И сам венн, против подспудных ожиданий бывшего сотника, не слишком переменился. Он даже не казался сильно измотанным. Разве что сидел сплошь мокрый, в волосах таял снег, спереди на рубашке расплылись кровяные разводы, да ещё глаза блестели, пожалуй, несколько диковато. А в остальном – каким уходил, таким и вернулся.

– Цеди, не жалей, – сказал Волкодав. – Молодой госпоже – вдвое!

Фербак тотчас вспомнил недоконченное наставление Кан-Кендарат.

– Что?..