Королева воинов - Алан Голд

— И кто поведет эту великую армию?

— Все правители. Вместе. Каждое племя будут направлять свои вожди, которые станут совещаться и составлять план битвы. Вместе мы сможем победить римлян. Ты и твой народ — вы присоединитесь ко мне? — воскликнула вдруг она и, выхватив меч, вскинула его над головой.

И еще до того, как Мандубрак успел ответить, сотни голосов, как один, издали возглас согласия.

Мужчины выхватили оружие, и в зале вырос лес сверкающих клинков.

— Твои люди ответили, Мандубрак, — улыбаясь, шепнула Боудика.

60 год н. э. Дворец императора Нерона

Афраний Бурр, друг и советник императора, снова перечитал свиток, потом вернул его Сенеке.

— Ты глуп, ибериец, — сказал он. — Глуп и жаден. Твои действия вызовут большое негодование, и римским солдатам дорого придется заплатить за твою алчность.

— А ты, солдат, — груб, несдержан и невежествен. Ты готов разграбить императорскую казну, лишь бы заплатить за шлюху в портовой таверне.

— Микроцефал! — парировал Бурр.

— Мошенник! — не остался в долгу Сенека.

Они посмотрели друг на друга.

— Выпьем? — спросил Бурр.

— Мне как обычно, только в этот раз поменьше пряностей. Меня вчера полдня мучил кашель, я уж подумал, что ты пытался меня отравить.

— А это идея! Интересно, отравление философа считается преступлением? Думаю, Сенат бы меня наградил.

Он передал Сенеке чашу с вином и уселся рядом. С этого места открывался чудесный вид на город.

— Но подумай, Сенека! Потребовав назад такие деньги, ты точно устроишь проблемы для наших людей.

— У нас достаточно войск, чтобы справиться с кем угодно. Императору нужны деньги…

— Но это — твои деньги. Ты одолжил их когда-то Клавдию и теперь требуешь обратно именем Нерона. Император не увидит из них ни единой монеты, так в чем же его выгода?

Сенека воззрился на собеседника в изумлении:

— Откуда ты об этом узнал? Я никому не говорил. Все расписки хранятся у меня.

Бурр пожал плечами:

— Не только у тебя хорошие осведомители.

— Твои люди служат у меня?! — возмутился Сенека.

— Двое. А у меня твоих — трое… Тот, кто меня одевает, тот, кто отвечает за вооружение, и еще мой казначей. В самом деле, Сенека, неужели ты думал, что я об этом не узнаю? Ты платишь им половину того, что плачу я. Чтобы они рассказывали тебе басни обо мне! — Бурр расхохотался.

Сенека вздохнул:

— Ничего, теперь ко мне вернутся мои деньги…

— И еще десять миллионов. Так я тебя снова спрашиваю… Если на время забыть о твоей жадности самого богатого человека в империи, то почему ты решил так нажать на бриттов и вернуть долг? Я уже видел такое раньше, старый друг, и это всегда вело к восстаниям и бунтам. Мы, римляне, непревзойденные завоеватели, но с покоренными племенами обращаемся отвратительно и высасываем такое количество денег, что остается только удивляться, насколько мы истощаем империю, и все — только для выгоды одного Рима.

— Но ты, как и я, прекрасно знаешь, — за все нужно платить. Дороги, мосты, армия, еда для народа и…

— Игры на арене, которые тоже истощают наши запасы. Но деньги, которые ты возвращаешь, пойдут не императору, а только тебе. Рим и император не получат ничего, а ты вызовешь в Британии восстание. Ты и так не нуждаешься в деньгах.

— Ради всех богов, Бурр! Ты говоришь как философ, а не как солдат. Правда заключается в том, друг мой, что Сенат сам начал недоумевать, чего ради мы тратим такие огромные суммы на содержание легионов, когда в обмен получаем лишь товары и рабов, которых можем иметь, и не завоевывая страну. Да, Рим должен контролировать мир, но платить за это следует разумную цену. Граждане Рима уже начинают спрашивать себя, не лучше ли будет уменьшить наши армии, уменьшить размеры империи, вернуться к границам Августа и не создавать себе проблем? Тебе лучше, чем кому-либо, известно о том, с чем мы сталкиваемся в Армении, Иудее, Северной Галлии, Германии. И теперь, похоже, и в Британии…

— А я тебе давно говорил, что Британия будет проблемой, — сказал Бурр. — Когда Светоний написал нам и сообщил о своем успехе в уничтожении этих проклятых друидов на западе страны, я опасался того, как подействует его победа на остальные местные племена. Посмотри на Иудею, если хочешь узнать, что будет, когда мы окончательно свергнем местных богов и примемся навязывать своих. По крайней мере в Иудее мы не имеем дела с восставшими жрецами. Пока что…

— Я боялся, что если мы уйдем из Британии, то все мои деньги будут потеряны. Решение об уходе может быть вынесено в течение следующего года, если только Светоний окончательно подавил главные силы восставших. Сейчас он направляется обратно в Лондиний на берегах Тамеса. Я жду от него отчета о состоянии дел в Британии сейчас, когда мятежные силы разгромлены. Если он скажет, что проблем больше нет, я сообщу об этом императору, и мы спокойно отступим, оставив за собой только несколько портов и торговых городов. Наши интересы должны сосредоточиваться на Галлии и Германии, а не на стране за морем.

— А Иудея, Парфия, Африка? Нам что, тоже нужно уйти из этих земель, где пролилось столько римской крови? Я стал солдатом, Сенека, чтобы сражаться за своего императора и свой народ. И я оценил блага цивилизации, которые мы несем дикарям и варварам. Мы вступаем в битвы, подчиняем народы в болотах или пустынях, строим каменные и мраморные здания, которые простоят много лет. Мы обучаем их своим достижениям — математике, искусству чтения и письма, философии и риторике, — а в обмен лишь забираем плоды производства, налоги и рабов. Но, начиная со времени Калигулы, мы все больше истощаем империю. Она уже похожа на гниющую тушу в лавке мясника! Все жизненно важные органы извлечены, кровь вытекла, и остальное становится серой гниющей массой. И ради чего? Чтобы было чем платить за развлечения императора, за его банкеты, его похоть, одержимость, за игры и представления…

С опаской оглянувшись по сторонам, Сенека прошипел:

— Во имя богов, Бурр, помолчи!

— Вокруг нет ни души. Я удалил всех слуг и проверил все несколько минут назад. То, что я говорю, предназначается для твоих ушей и только для них. Но об этом уже постоянно, каждое утро шепчутся в Сенате. Тебе стоит подслушать подобные разговоры.

— Да, конечно. Но почему, как ты думаешь, это не обсуждается открыто? Разве ты не видел, как жены важных римлян вынуждены играть в похотливых пьесах, написанных Нероном? Разве ты не знаешь об оргиях, когда самые важные римские матроны, многие из которых имеют внуков, принуждены извиваться обнаженными, изображая греческих муз? Причина, по которой Нерону позволяется все это делать, — в том, что участие в любой оппозиции смертельно опасно: тот, кто выступает против него, исчезает, конфискуется все его имущество. То же самое случится и с тобой, Бурр, если продолжишь говорить в том же духе. Я пытаюсь заставить императора осознать ценности истинного стоика, но его гедонизм убивает всю мою философию. Признаюсь, друг мой, я совершенно не знаю, что делать… — растерянно закончил Сенека.