Хранитель забытых тайн - Кристи Филипс

Больше всех здесь смеется герцог Йоркский, хотя он, пожалуй, не менее грозный враг добродетели, чем его безнравственный брат. Теперь, когда его жена, герцогиня Анна, умерла (поговаривают, от сифилиса, которым он же ее и наградил, хотя есть и другие мнения о причинах ее смерти, например, от ожирения, поскольку она была толста, как беременная корова) и пока король и его министры пререкаются, кого теперь выбрать ему в жены, он без церемоний пользуется всеми ее приближенными дамами; наследник трона желает взять в супруги только католичку, но ходят темные слухи, что страна такого безобразия не потерпит. Могу сказать только одно: принцесса, которая согласится обрести свой дом в этом вертепе, очень скоро об этом пожалеет.

Но вот на сцену выбегает лорд Рочестер и объявляет, что сейчас он прочтет пролог собственного сочинения к пьесе одного автора; он сообщает, что пьеса называется «Императрица Марокко» и что она невыразимо скучна, исключение составляет только та ее часть, которую написал он. Рочестер — любимец короля, поскольку он хорош собой и довольно остроумен, но он частенько берет на себя смелость говорить правду и издеваться над королевскими шлюшками, и эти мстительные дамы, желая его погубить, плетут против него интриги и составляют бесконечные заговоры. Но зря они беспокоятся: Рочестер сам себе злейший враг. Он всюду хвастает, что за последние пять лет ни разу не бывал трезвым более чем два часа кряду, и оскорбляет короля по любому поводу и когда ему только вздумается. Сегодня он, как и всегда, сильно под мухой, его изящное платье измято, парик съехал набок, в руке бокал, из которого плещется кроваво-красное вино.

Тем не менее, когда этот клоун открывает рот и начинает декламировать, все собравшиеся послушно ему внимают.

— Кто может в век порочный сей отречься от сатиры? Все, что кипит в душе, поведаю я миру. О том, кто сводничал, кто встал на скользкий путь измены, я расскажу сейчас вам с этой сцены. О, если ты хоть в чем велик, тебя в тюрьму тотчас засадят. В министры жулика возьмут и по головке гладят. А сучку грязную, достойную лишь хлева, посадят рядом с бедною английской королевой.

Когда он заканчивает, никто не смеется, все смотрят на короля. Изгонит ли в очередной раз его величество Рочестера со двора, отправит ли в ссылку в Аддербери, где у того поместье? Но тут подает голос сэр Генри Рейнольдс.

— Рочестер, — пищит он, — за что вы так браните наш век? Наш добрый, развратный и пьяный век, в котором всякий хотел бы жить.

Король весело гогочет, за ним смеются все остальные. Рочестер временно помилован, но на этот вечер комедия кончена. Большинство зрителей валяются в разных позах и градусе подпития. Те, кто недобрал и не заснул, опять принимаются за вино и сладости или, разбившись на парочки, тайком расползаются по темным комнаткам дворца, а кое-кто предпочитает и свежий воздух в укромных уголках Сент-Джеймского парка.

Сэр Генри Рейнольдс покидает театр и бросается следом за одной из приближенных к королеве дам; он идет за ней по галерее, ведущей в дворцовый сад и в парк. Странно, что выбор его падает на нее, ведь все знают, что у того дурной вкус и слабость к простолюдинкам, которую он оправдывает теорией о том, что с простолюдинками иметь дело гораздо дешевле и безопасней, чем со знатными дамами.

Но эта маленькая слабость вполне простительна.

Юная дама охотно ведет его за собой; тихонько смеясь, она шагает через сад несколько впереди него, он же пыхтит и отдувается сзади; наконец они входят в парк. Здесь совершенно пустынно, и он сразу теряет ее из виду. Но может, она с самого начала задумала избавиться от него таким способом?

— Каролина, дорогая, — скулит он. — Голубка моя, ну не будьте так застенчивы, я сгораю от любви.

Он делает несколько шагов в темноту, но внезапно застывает на месте как вкопанный.

— Что вы здесь делаете? — слышится его голос — Вас мне не нужно!

— Если бы в мире была справедливость, — говорю я, — обрубки вашего трупа давно бы уже висели на пиках Лондонского моста.

Когда я в первый раз всаживаю нож ему в грудь, лицо его с вытаращенными глазами выглядит почти комичным, будто он сейчас щелкнет пальцами и потребует принести бокал вина или трубку. Но после второго удара, которым я выпускаю из него кишки, он издает глубокий, как бы нерешительный стон, так что на всякий случай приходится перерезать ему глотку, чтобы ненароком не обеспокоить леди Каролину и других находящихся в парке придворных.

Ведь после того как я уложил его на землю, мне предстоит еще немало работы.

Четвертая неделя осеннего триместра

Клер отомкнула дверцу, ведущую к отсеку под литерой «R», и Ходди прошел за ней внутрь.

— Вторая книга на верхней полке, — сказала она, когда он пододвинул к стеллажу скамеечку.

Ходди был выше Клер на целых шесть дюймов, поэтому, встав на скамеечку, он легко достал фолиант и передал его девушке.

— Это не то, — сказала Клер, открыв книгу, — «Руководство лечащего врача», — прочитала она название книги.

— Что значит «не то»?

— Это не дневник.

Клер поднялась на скамеечку рядом с ним и внимательно осмотрела верхнюю полку.

— Похоже, его здесь нет.

Вдвоем они методично обследовали все остальные полки секции, пробегая пальцами по корешкам книг и подставляя при необходимости скамеечки. На это ушло минут двадцать, но дневника они так и не нашли.

— Что ж, пора вводить в бой тяжелую артиллерию, — сказал наконец Ходди.

Мистер Пилфорд на этот раз оказался за своим столом.

— Мы с доктором Донован ищем одну книгу, предположительно дневник, который был написан в конце семнадцатого века, — сообщил ему Ходди, — Вы что-нибудь о нем знаете?

— Мне нужна более полная информация. Вам известно, в какое собрание входила эта книга?

— Собрание Баркли, — сообщила Клер — Я знаю и год написания: тысяча шестьсот семьдесят второй. Дневник был зашифрован… в общем, он написан с помощью тахиграфии, или скорописи, примерно такую использовал Сэмюэл Пипс. Нам также известно, что последний человек, который держал эту книгу в руках, вероятно, доктор Гудмен.

— Доктор Гудмен? — ехидно и вместе с тем высокомерно, но и не без некоторого ужаса повторил библиотекарь, словно обнаружил на своей обуви дерьмо.

Его радушная улыбка мгновенно сменилась ледяной холодностью.

— У доктора Гудмена была отвратительная привычка брать из библиотеки книги, не сообщая мне об этом, — раздраженно сказал мистер Пилфорд, — И вот он умирает, а книги остаются неизвестно где. Это ни в какие ворота не лезет. Сколько лет я работаю библиотекарем, но такого негодяя, как этот ваш доктор Гудмен, я еще не встречал. На стеллажах после него хаос, книги держит месяцами, а если и возвращает, то кладет обязательно не на свое место. Будто библиотека — его личная собственность. Сколько раз я требовал, чтобы его исключили из числа абонентов наших фондов, но он, пользуясь своим служебным положением, всегда находил какие-то лазейки.