Девочка-лиса - Мария Грюнд

–Но он прав?– спрашивает Санна.– Джек действительно ваш любимчик?

Метте вздыхает и сокрушенно трясет головой.

–Когда я впервые увидела Джека, он был совсем маленьким,– начинает она.– Ему был всего три с половиной годика. Тогда он еще говорил. Он вошел в комнату, когда мы с несколькими детьми, бывшими под опекой, как раз доигрывали в игру, им нужно было смотреть на картинки и находить, чего там не хватает. Я показывала им картинку с перчаткой, на которой один палец был отрезан. Я спросила Джека, чего там не хватает. Остальные дети прыснули со смеху, они-то уже ответили и очень гордились тем, как быстро это сделали, там же все понятно. И знаете, что ответил Джек?

Санна молчит.

–Он сказал «другой перчатки»,– произносит Метте, и ее глаза наполняются слезами.– Я всегда знала, что он особенный.

Санна кивает. Мысль о том, что Бенджамин ненавидит Джека за то, что тот стал частью семьи и его любят на тех же условиях, кажется логичной, даже нормальной. Особенно теперь, когда Джек потерял собственную маму.

–Зеркало там, в комнате,– спрашивает Санна, не дав себе времени поразмыслить,– Бенджамин разбил его нарочно?

–Я возмещу вам все убытки,– быстро откликается Метте и качает головой.– Можно мне обратно к нему? Пожалуйста…

Санна кивает.

–Кто-нибудь придет к вам в ближайшее время.

Метте кивает и неуверенно обводит взглядом коридор.

–Вы как-то спрашивали меня про Ребекку,– говорит она.

–И?

–Я кое-что вспомнила. Один раз, когда она оставляла у меня Джека, она забыла в прихожей одну вещь, мне пришлось догонять ее. Она села в машину, и казалось, будто она с кем-то разговаривает. Хотя рядом никого не было.

Санна кивает.

–У нее были проблемы.

–Дело не в этом. Она была в полном порядке, когда оставляла у меня Джека. Никаких галлюцинаций. Я в этом уверена. Она просто что-то нервно повторяла про себя, как будто была напугана.

–Что вы хотите сказать?

–Ну да, как будто ее напугал какой-то парень.

–Кто же?

–Не знаю, но мне кажется, она повторяла имя Лука.

23.

–Ну и цирк, блин,– произносит Эйр, когда Санна заходит обратно в кабинет опергруппы.– И что служба опеки теперь собирается делать с Джеком, раз он не может больше оставаться у Метте?

Санну поражает то, насколько она права. У него ведь больше нет патронатной семьи. Он наверняка проведет в больнице еще пару дней, но потом его запустят по системе, от одной патронатной семьи к другой, пока не найдется относительно постоянное решение.

Она думает о том, что Метте только что рассказала ей: как Ребекка упоминала некоего Луку, и пишет имя на доске рядом с именем Ребекки.

–Лука?– проговаривает Эйр.– Почему у меня такое ощущение, что я должна знать, кто это?

–Помнишь рассказ Инес Будин? О том, что, когда она пришла к Ребекке в тот самый вечер, та несла что-то про какого-то Луку?

–Точно. Но мы же проверили всю ее родню, всех знакомых и сделали детализацию ее звонков. Не было никого с таким именем. И Инес сказала, что она была не в себе.

–Может, и не была.

–Да?

–Метте Линд как раз рассказала мне, что тоже слышала от Ребекки это имя.

Эйр чешет ухо и размышляет.

–А мы проверяли, был ли какой-нибудь Лука среди знакомых Мари-Луиз?

–Да, Бернард этим занимался. Ни у Мари-Луиз, ни у Франка не было друзей по имени Лука.

Эйр с досадой машет рукой, Санна качает головой.

–Можем позже снова к этому вернуться,– говорит Санна.– Что у нас сейчас, появилось что-то новое?

–Только Фабиан звонил насчет Франка,– отвечает Эйр.– Та же причина смерти, что и у остальных, и мы были правы, предположив, что он просидел там несколько дней. Судден провел экспертизу плеера. Диск самый обычный, из тех, что продаются большими упаковками, мог быть куплен в любом магазине. Ничего примечательного. Отпечатков на нем тоже никаких. А все найденное на плеере непригодно к экспертизе. Кстати, Судден до тебя дозвонился? Алис сказала, что та неидентифицированная кровь на ноже, который нашли рядом с домом Роозов, принадлежит Франку. Так что теперь мы это знаем.

–Хорошо, то есть мы теперь не можем даже…

–…предполагать, что преступник мужчина, все верно.

Наступает тишина, Эйр проводит руками по волосам и вытягивает руки за спиной, потом вновь склоняется над столом.

–Итак, у нас есть деньги, которые связывают все жертвы с одним и тем же летним лагерем. «Рассвет». Он просуществовал одно лето, семь лет назад. Мари-Луиз жертвовала им большую сумму денег. А Ребекка и Франк оба получали от них выплаты примерно в то же время. Алис сейчас пробивает этого Кранца, попытается его разыскать.

Санна кивает.

–И еще у нас беременная девочка-подросток, которую подвергали экзорцизму, и сожженная книга о грехопадении,– подытоживает она.

–Ага,– соглашается Эйр.

–И цифра 26 у Мии на бедре.

–И еще этот чертов Лука.

–Я еще раз загляну к католическому священнику.

–Предлагаю взять с собой запись с Мией, Франком и той второй свиньей,– откликается Эйр.– Может, это поможет его разговорить?

Санна кивает.

–Сейчас займусь этим,– соглашается она.– Кстати, нам надо еще раз проверить родителей Мии. Я думаю, прежде всего отца. Он, судя по всему, живет где-то за границей. Директор школы Мии говорил, что она должна была вскоре к нему переехать и пожить там некоторое время.

Эйр в замешательстве. Она помнит интервью с Мией, когда та победила в математическом конкурсе. И сцену с Ларой и Бернардом на кухне. Что Лара говорила о цветах на окне, о своей фирме, обо всем.

–Отец Мии не живет за границей. Он умер,– проговаривает она, когда у Санны звонит телефон.

Это Вильгот Андерссон. Санна сбрасывает звонок. Тогда начинает трезвонить телефон на столе, звонят со стойки администратора.

–Да?– Санна включает громкую связь.

Администратор, не говоря ни слова, соединяет ее с входящим вызовом. На том конце кто-то тяжело дышит.

–Алло?– произносит она.

–Санна?– выдыхает кто-то.

Это Вильгот.

–Санна, я думаю, тебе надо приехать. Поторопись,– просит он, и разговор обрывается.

Солнце клонится к горизонту, и вечернее небо окрашивается в красный цвет, когда «Сааб» подъезжает к маленькой церквушке на южном мысе острова. Несколько чаек пикируют к свежевспаханному, испускающему пар полю неподалеку.

–Так он что, священник?– спрашивает Эйр.– И в этом нигде что, люди живут?