Дикий барин в диком поле (сборник) - Джон Шемякин

Чуть было не попросил внести блюдо с сонями под тмином, но вспомнил, что соней мне тут не подадут. Не то время. А жаль. Если вдуматься, сони ведь, наверное, удивительно аппетитные и вкусные существа. Уютные они какие-то, сони, говорю. Аппетитные.

Во время ужина вёл содержательные беседы с сотрапезниками. Для начала решили поговорить о красоте и медикаментах. Для многих эти явления настолько тесно сплетены, что разъять можно только стволом револьвера, как в «Белом клыке» собакам пасти раздвигали.

Все смеялись над ботоксом, безмозглые. А я считаю, что мы и ботоксированных женщин не очень заслужили. Так прямо и заявил, разгрызая баранье ребро. Бабы для вас стараются, друзья, а вы так неблагодарственно о них отзываетесь! Ты вот что сделал, чтобы женщине понравиться, наседал я. А ты? Не считая того эпизода в третьем классе, когда нам сказали, что писюльку можно вытянуть, привязав к ней гантелю, а Вадику М. это стоило практически обрезания, ничего мы для женщин не сделали с собой впечатляющего. Так и ходим с ходовыми размерами, успокаиваем мысленно себя, что не заметят в темноте.

Ботокс-то ладно. В XIX веке женщины для красоты вообще «средство доктора Фаулера» применяли. Очень удачный косметический препарат, не скажешь сразу, что щелочной раствор белого мышьяка. Вид у женщин освежал, придавал бледность аристократическую, глаза блестели, мышцы подтягивались, морщин как не бывало (ну, мышьяк ведь – нервы, прощайте!), заодно ещё и от вшей помогал. Никаких прыщей, кстати! Ну, чем не панацея для городской служащей?!

Я так думаю, что и от подруг противных тоже способствовал весьма. Там чуть дозировку превысил, и вот уже въезжаешь в освободившуюся от подружки комнату при швейной мастерской, примеряешь её корсеты и шляпы с перьями. Не витамин, короче, придумал доктор Фаулер. Химия надёжна.

Понятно, что постепенно дозировку раствора надо было повышать. Химические лаборатории ишачили в три смены, обеспечивая индустрию красоты.

Вот я понимаю – научный метод! Одновременно тут тебе и лилейная обречённость прелести, и недорого. Чтоб выйти замуж за одышливого хрена с бородой до пупа – обтирайся мышьяком и жри свинец!

Сколько в этом всём силы духа и стремления к социализации инстинктов! Сейчас, поди, такого не дождёшься даже от мордовских красавишен из совхоза, которые на многое готовы, только бы из леса любимого выйти за геологической партией. Хоть бы и по следу на болоте, с расчёсанными осокой ляхами, лишь бы в город, на телевидение. А в прежние времена…

На внутренних рейсах британской воздухоплавательной компании работают проштрафившиеся стюардессы. Матёрые такие тёти, с приличным пробегом. Некоторые ещё хорохорятся, скручивают спидометр, а большинство уже и не кривляется, не вводит в заблуждение пассажиров на свой счёт.

Мне эти гражданки симпатичны. В них нет юношеского максимализма, подростковой голодноватой злобы хищных анорексичек. Да, синяк в полноги, да, морщины, да, на юбке пятно размером с Гватемалу, и что? Зато всё честно!

Да, ударила второго пилота бутылкой по голове в баре. Да, застукали за покражей полотенец. Сорок лет, разведена, из всех спа-процедур используются для повышения самооценки только утренние комплименты соседа-алкоголика. Зато трудящаяся. Не унывает.

В последнее время я стал ценить подобное отношение к жизни.

Так интересно… Женщины требуют от мужчин в рассказах о его мужском прошлом максимальной искренности и подробностей, а на самом деле желают получать в качестве рассказа какую-то несусветную банальность про перематывание житейских портянок.

Проведите эксперимент, что ли. Расскажите женщине, как вы бежали по белому песку с другой, прежней женщиной (тогда незнакомкой) вдоль кромки тропического прибоя, как вы неистово сплетались среди скал, как она, разметав роскошные волосы, покрывала ваше чуть солоноватое тело поцелуями… И т. д. Оцените полученный от рассказа результат. Как? Почувствовали, что ваша собеседница довольна, счастлива от вашей правдивости? Как оценила она взволнованный блеск ваших глаз и непроизвольные движения пальцами?

А вот рассказ про дважды отложенный суд с бывшей из-за квартиры на ул. Гентимирова, несправедливые алименты и трёхлетний дележ «жигулей» вызывает у слушательницы иную, гораздо более живую и благожелательную реакцию.

Кому из женщин интересен барон-изгнанник, скачущий верхом по зелёному полю, когда вот тут напротив в зажелтелой маечке сидит и хнычет над мисочкой щей сосед, зажавший пятернёй взопревший от неожиданного уюта чубчик?

Вывод: о своём прошлом мужчине надо бессмысленно выкрикивать несвязные проклятия или просто мычать про лагеря и мусоров.

Для предупреждения контр-примеров из жизней пишу сразу: со всеми безоговорочно согласен.

Когда в доме много женщин, в доме бывают истерики. Индивидуальные, хоровые, симфонические, джазовые, праздничные, поминальные, с торжественным выходом, как в «Аиде», и без. При истерике с торжественным выходом участвуют все домашние женщины: прабабки, тещи, тётки, гостья рыжая, её сестра, чья-то дочь, собственно сами домашние женщины, включая выпадающую в маминых туфлях из шкафа внучку пяти лет. И все под тему Мышиного короля начинают завораживающий танец бабьего заговора от моего хорошего настроения. С каких-то заповедных чуть ли не антресолей сползает такое фам инферно, что и имени её никто не помнит, с какого Нового года оно там затаилось, что оно там ело, где вытиралось, а туда же! Участвует! Как родная просто! Файф пойнт севен, файф пойнтсикс!

Я поклонник джазовых истерик, например. Я ценю импровизации на заданную тему, когда идёт вплетение собственных линий в джазовый контекст. Тут одна заныла, тут вторая подхватила по другому поводу, тут и третья из кухни подала признаки духовной жизни. Сидишь в кресле, пальцами прищелкиваешь, понимаешь – искусство! Тарам-тарам-дыды-туру-ру-ва-а-а-ды-дысь-шу-шу-шу-дым… бац! ва-а-а! бац! бац!

Хотя есть ценители тяжелой классики в духе полонеза. Это когда по очереди и каждый выкобенивается не только перед тобой, но и перед другими, поглядывая ещё и по сторонам. В таком случае подразумеваются тяжелые портьеры, напряженные вежливые голоса и нечеловеческая выносливость. «Как же вас понимать, Антонина Карповна?!» – «Да вот как изволите, так и понимайте, Василиса Романовна! Семён Пантелеймонович, засвидетельствуйте же, что вот именно эти жиды нашего Господа убили!» – «Убили?! Кому он там был нужен? И потом, с чего вы взяли, что я – это жиды?! Семён Пантелеймонович! Вы-то человек здравый, вы скажите этой русской дуре, что…»

Был в доме, где женские истерики похожи на парад германской армии накануне вторжения в Бельгию. То есть понятно, что это ужас, но хореография завораживает. Грум-грум-грум – марширт-альтцаген – фанфарен-грум-хох-райх-хох-фольк!

Выход из ситуации подсказан мне, как всегда, кормящей меня исторической наукой. Когда у императора Николая Павловича кто-то из домашних любимиц впадал в совершенную нервность, Николай Павлович, входя в помещение, ставил безошибочный диагноз: нервная горячка! Тут же из закоулков выскакивали, разматывая приспособления для бесноватых, чуткие доктора. Изобличённую волокли из залы и перво-наперво брили налысо. Так врачи рекомендовали в те прекрасные времена. Если великая княжна после бритья башки одумывалась и начинала подавать признаки резкого выздоровления, то в порядке поощрения выдавали ей специальную шапку из бархатных лент, чтобы могла, например, потанцевать на балу, в такой красивой шапке с развевающимися лентами покружиться. Ну, навроде морячка-балтийца сутуленького под дождиком на рейдовой барже.