Натюрморт с дятлом - Том Роббинс

– Фее это есть не фажно, – возразила Тилли, стирая сироп с трех из четырех своих подбородков. – Фажно есть то, что я гофорить с Ли-Шери по телефон дфа ночь назад, и она ничего не знать про это. Я есть обязан информирофать ей или нет?

– Ну конечно, ей нужно сообщить, она вправе знать об этом. Скрывать смерть Рэнгла нет причин. К тому же она его больше не любит. – Последовала пауза, за время которой Макс обдумал свое последнее замечание. – Но знаешь что, Тилли? – наконец сказал он. – На твоем месте я бы повременил с известием, пока она не выйдет замуж. Хорошо?

– Уи, если ты так хотеть. – Тилли завернула в салфетку ломтики ветчины для чихуахуа.

– Послушай-ка, а вот это ты читала? Рэнгл якобы прилетел в Гавану в декабре и очень удивился, что после перехода к коммунизму кубинцы перестали отмечать Рождество. Когда он встретился с Фиделем Кастро, то обозвал его повстанцем, прогнавшим Санта Клауса. Ну и остряк, да?

Тилли шутки не поняла.

История, несомненно, хранит тот миг – один-единственный, краткий, неповторимый, трепещущий, обтекаемый, как капля, и светящийся в темноте, как радий, когда Бетховен написал последнюю ноту Пятой симфонии, когда Шекспир поставил точку после слова «пальбу», которым оканчивается «Гамлет», когда Леонардо нанес последний штрих, после которого «Мона Лиза» экспресс-почтой отправилась в Лувр. Такой же момент на ступил – по крайней мере в сознании ее высочества Ли-Шери, – когда последняя облицовочная плита короновала верхушку современной пирамиды. Испытывай одновременно и восторг, и грусть (то же самое, должно быть, чувствовали Бетховен, Шекспир и Леонардо), она только и сказала: «Готово».

Настоящая работа, конечно, была впереди. Как говорил Мэнли Холл,[93]«все знания древних воплощены в конструкции Великой Пирамиды, и тот [sic[94], кто разрешит загадку пирамиды, непременно должен быть столь же мудр, как и тот [sic], кто ее придумал».

Ли-Шери не пыталась решить загадку Великой Пирамиды, но очень хотела разобраться в специфических свойствах пирамид и применении этих свойств на благо землян. Она вполне сознавала, что от нее самой и от группы нанятых ею ученых потребуются сверхчеловеческие усилия. Принцесса также понимала скудость своих познаний и чудовищную невежественность, с которой она взялась за это предприятие. В душе она тайно рассчитывала на Рыжебородых и надеялась, что они каким-то образом вмешаются в процесс…

В любом случае дело было сделано. Получилось просто замечательно. Величественно. Роскошно. Пирамида вызывала благоговение. И принадлежала ей одной. Ну, почти ей одной. Абен пообещал подарить принцессе пирамиду на свадьбу при условии, что внешние покои она отдаст правительству его страны. Так что через два дня она получит в свое полное распоряжение эту игрушку – самую большую, массивную и дорогую игрушку на планете.

Однако, несмотря на все усилия, принцесса не воспринимала ее как личную собственность; пирамида, как огромный воздушный шар, заполняла все ее мечты, но Ли-Шери к ней не тянуло.

Декан факультета Неодушевленных Предметов в Бунтарском колледже сравнил бы отстраненность пирамиды и уютную интимность пачки «Кэмела» по специальной шкале относительности. Предметы размером менее человеческого тела, поясняет декан, обладают свойством индивидуальной принадлежности; предметы больше человеческого тела – свойством обобществленности. Чем крупнее объект, тем менее он личный, тем более общественный. Мы можем расспросить декана и о луне, если только сумеем вытащить его нос из бутылки с текилой или из трусиков его подружки.

Луна ведь черт знает во сколько раз больше самой высокой пирамиды, и в любой момент времени ее может увидеть огромное количество народу. В сущности, луна – самый общественный из всех предметов, и все же она неизменно вызывает в нас чувство интимности. Мы можем сделать логическое предположение: поскольку две основные характеристики луны – свет и сила притяжения – прямо и непосредственно влияют на нас, это и есть источник ее сокровенности. К несчастью, в Бунтарском колледже логика не действует. Декан презрительно фыркнет, раскурит дешевую сигару и заявит, что луна столь же интимна, сколь и публична, и все из-за ее отметин. Как и в случае со многими мелкими украшениями, луна проецирует чувство интимности через особенности рельефа. Случайное сочетание элементов поверхности определяет внутренние связи, а внутренние связи ломают внешнюю структуру, гештальт, то есть публичность.

Пирамида Физеля (это название сохранится за ней навечно) с ее мутно-белой облицовкой была пустой, лишенной содержания. Ее глубокая притягательность крылась в явной и неослабной «телесности», поскольку она не обладала какими-либо эквивалентами тех загадочных и чувственных пятен, которые порождают интимность луны.

Конечно-конечно, уважаемый декан. А теперь почему бы вам не пойти поиграть, к примеру, в бильярд? Назвоните нам, мы сами вас найдем. «Ремингтон SL3» работает вхолостую, а что до тысяч важных персон, представителей прессы и просто любопытных, непрерывным потоком стекающихся на открытие пирамиды и самую пышную свадьбу десятилетия, – их и так уже больше чем мы можем принять.

Ли-Шери покинула стройплощадку и сейчас едет в лимузине к себе в апартаменты, где будет ожидать приезда двух женщин, встреча с которыми ее действительно порадует: скоро она увидит королеву Тилли и королеву Хулиетту.

Пирамида чудесным образом была возведена чуть меньше чем за два года. Черт возьми, столько же времени члены профсоюза маляров потратили на то, чтобы покрыть свежей краской мост «Золотые Ворота». И почти так же долго Ли-Шери ехала в лимузине домой. Обычные толпы базарных торговцев, погонщиков верблюдов, заклинателей змей, дрессировщиков мартышек, проституток-девочек и проституток-мальчиков, уличных попрошаек, танцовщиц, покупателей, религиозных фанатиков и солдат увеличились втрое. Каждого из неверных, то бишь иностранцев, окружало с полдюжины местных жителей, а неверные понаехали в таком количестве, какого город не видал со времен крестовых походов. Абен Физель пообещал присутствие иностранцев – пожалуйста, вот они: с фотоаппаратами, запасной сменой белья и всем остальным. Улицы были празднично украшены, а машины передвигались, как мухи сквозь сито.

Стояло воскресенье, и на этот раз день, вопреки традиции, был не бесцветным. Точнее, не совсем бесцветным. Самое шумное и оживленное воскресенье всегда будет казаться приглушенным на фоне даже самой тихой субботы. Если воскресным днем вы соберетесь выкрасить город в красный цвет, лучше возьмите розовый. Впрочем, не важно. Было воскресенье, и повсюду царила страшная суета. Главные торжества были намечены на вторник. Предполагалось, что церемония бракосочетания состоится на рассвете в саду перед дворцом Физеля. Она пройдет очень скромно и в узком кругу. За церемонией последует такой же скромный банкет в центральном зале пирамиды. Вдали от суровых взглядов воздерживающихся от спиртного мусульман молодожены смогут промочить свои молодые глотки. В девять часов утра, как положено, выпив шампанского, супружеская чета появится на публике, чтобы возглавить официальное освящение пирамиды. После этого гостей ожидает праздничный прием у стен монумента. Он продлится весь день, и на нем будет столько всяких шейхов, султанов, шахов, эмиров, визирей, других напыщенных задниц и экзальтированных властителей, что своим числом они заткнут за пояс любой съезд арабского ордена мистиков. Торжество не обойдется и без европейских аристократов, безалкогольное веселье продолжится до заката, после чего личный Боинг Ихая Физеля унесет жениха и невесту в Париж, где они проведут свой медовый месяц. Это будет во вторник, а понедельник Ли-Шери проведет с Хулиеттой и Тилли. Если, конечно, доберется до своей квартиры.