Громила - Нил Шустерман

Таково твоё предназначение.

Забери это себе!»

* * *

Тебя уже поздно вытаскивать из воды, но ещё я могу поспорить с судьбой,

У меня есть для тебя последний дар, ты не сможешь от него отказаться.

Я рядом с тобой и перестаю бить ногами, и расслабляю руки,

Они опускаются вниз, и я роняю свой алмазный меч,

Ведь единственный способ победить — не бороться,

И эта победа, я знаю, останется за мной.

Бронте начинает оживать, а я ухожу,

Отдаю себя холодным водам,

Опускаюсь ниже, глубже,

Вверх лицом, глаза

Смотрят на неё.

Бронте пересекает тончайшую мембрану между жизнью и смертью,

и выбирается из бассейна где-то там, высоко-высоко.

Она не видит меня, она не знает,

И так будет лучше всего.

Больше нет ни ран,

Ни чужой боли,

И остаются лишь

Благодарность,

И счастье, и

Слепяще-

Яркий

Свет.

Если он умрёт, я никогда не прощу этого ему. Я никогда не прощу этого себе.

Он такой тяжёлый — лежит на дне бассейна, словно обломок гранита. Он такой плотный, что вода не выталкивает его. Мы с Бронте из сил выбиваемся, пытаясь поднять его на поверхность.

Почему я последовал за ним, когда он вышел на поиски Бронте? М-да, мои мотивы благородными не назовёшь. Я превратился в такого жалкого нытика, что не мог вынести противостояния со всеми моими страхами и душевными муками — ведь они наверняка бы набросились на меня, как только эффект присутствия Брю сошёл на нет. Я хотел оставаться в его поле влияния, пусть хотя бы на самом краю, и поэтому следовал в одном квартале за ним. Сегодня вечером я опустился до преследования.

Когда я подошёл к бассейну, Бронте как раз выбиралась из воды. Она была словно в тумане, никак не могла сообразить, что случилось. Я полез через ограду. Знать бы мне, что произошло — шевелился бы быстрей. Мы заметили его не раньше, чем через десять секунд. Десять секунд — это цена жизни или смерти.

Наша первая попытка вытащить его из воды проваливается. Мы оба выныриваем на поверхность, глотаем воздуха и снова устремляемся на дно. Я толкаю его снизу, Бронте перехватывает его поперёк груди и тащит вверх, исступлённо отталкивалась ногами.

Наконец, мы ухитряемся поднять его и каким-то неведомым образом подвести к кромке, затем оба забираемся на бортик бассейна и, схватившись за его безжизненные руки, дёргаем и тянем, пока не втаскиваем тело Брю на кафельный пол.

— Ты вроде знаешь, как оказывать первую помощь?

Бронте кивает и без разговоров начинает реанимацию, лихорадочно делая всё, чему её учили.

— Ты слишком торопишься! — говорю я.

— Мне никогда не приходилось делать это по-настоящему!

Она замедляет темп. Два вдувания, тридцать нажимов на грудь.

— Я позвоню в скорую! — говорю я и вытаскиваю телефон.

Однако на экране лишь мельтешение пятен. Бедняга сплавал со мной ко дну бассейна, и теперь совершенно бесполезен.

Два вдувания, тридцать нажимов, и опять, и снова. Бронте захлёбывается слезами — слезами, которые не забирает себе Брю, и я впадаю в панику. Может, это значит, что он уже...

— Тащи сюда дефибриллятор! — кричит Бронте. — Где-то в кладовке есть, я видела, но не помню, где!..

Я мчусь в кладовку, а Бронте продолжает делать массаж сердца:

— ...девять, десять, одиннадцать, проклятье, Брю, дыши!.. четырнадцать...

Я обшариваю кладовку: раскидываю вещи по полу, сгребаю с полок, опустошаю шкафы, пока, наконец, не нахожу то, что требуется, и сломя голову несусь обратно.

— ...двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь...

Падаю на колени рядом с ними, достаю из коробки дефибриллятор. Что-то на пластинах слишком много инструкций...

— Что надо делать?!

— Нас этому не учили! — кричит Бронте, однако перегибается через меня и нажимает на кнопку «Вкл.».

Пока всё просто. Загорается красный огонёк, слышно гудение — аппарат набирает заряд, я хватаю электроды; огонёк сменяется на зелёный. Прижимаю металлические поверхности электродов к груди Брю. Бронте едва успевает отшатнуться за мгновение до того, как я нажимаю на красные кнопки на электродах. Тело Брю сотрясается, выгибается дугой.

— Ты должен сказать «РАЗРЯД»! — кричит сестра.

— Я забыл!

Жду, когда снова появится зелёный огонёк, означающий, что аппарат снова зарядился, и пытаюсь возродить в памяти все телесериалы на медицинскую тему.

Бронте кладёт два пальца на шею Брю и качает головой — пульса нет.

Брю надо бороться за возвращение к жизни... но он не будет бороться. Не сможет. Он не боец, это не в его природе.

Зато я боец по самой своей сути! Если Брюстер не хочет драться, я буду драться за него.

— РАЗРЯД!

Спина Брю снова резко выгибается. Пульса по-прежнему нет.

— Не получается! — воет Бронте. — Всё напрасно!

Но сегодня у нас нет права на ошибку.

В ожидании, пока аппарат зарядится, я заглядываю в его полуоткрытые, невидящие глаза и внезапно осознаю, что искусственного дыхания и сердечного дефибриллятора недостаточно. Мы должны дать ему нечто большее.

— Нам надо забрать всё обратно! — говорю я сестре.

Я даже сам не совсем понимаю, что имею в виду. Это даже не мысль, это чувство, наскоро облечённое в слова — ведь у нас так мало времени.

— Что забрать? — недоумевает Бронте.

И тут меня озаряет. Вот что нужно Брю. Вот что нужно ВСЕМ НАМ. Это единственная возможность спасти его. Просто и — невозможно. Но ведь и Брю тоже совершил много невозможного, значит...

— Нам надо взять обратно всё, что мы позволили ему украсть у нас! Мы должны украсть это у него!

В её глазах загорается искорка — она поняла.

— Как?!

Дядя Хойт!

— А как делал его дядя! Он всё время злился. Потому что ему этого хотелось! Мы много чего отдали Брю — теперь нам надо захотеть забрать это обратно. Мы должны сделать это опять своим!

Бронте кивает. Огонёк дефибриллятора сменяется на зелёный.

— Последний раз, — говорит сестра.

Прижимаю электродные пластины к груди Брю, но мысли мои — не здесь. Они — обо всех синяках, которые я отдал ему, о сотрясениях, которые я отказался взять себе, о душевных муках и печалях, которые я с такой лёгкостью перевалил на другого человека. Я иду наперекор инстинкту самосохранения и борюсь за то, что утратил, за то, от чего раньше отказался. Мои раны — это мои раны, и я хочу сам нести их.