Три желания женщины-мечты - Дарья Донцова

Умолкнув на секунду, я бросила взгляд на Платонова. Тот молча ждал продолжения.

— И вот третья история. Вспомним письмо Надежды Оконцевой-Василини. В нем говорится, что дед Комани, как и дед Нади, был старейшиной, а значит, он имел коробочку со смертельным порошком. Девочка подслушивала и подсматривала за старшими, но и Лиза могла это делать. Кроме того, последней в конце войны исполнилось двадцать лет, а в этом возрасте пуштанам рассказывали, как патриархи наказывают преступников. Теперь отмотай события назад. Под посланием Оконцевой стоит дата — двадцать седьмое сентября, на конверте есть почтовые штемпели. Бандероль была отправлена двадцать восьмого сентября, в Гидрозавод ее доставили четвертого октября, значит, на следующий день она попала к профессору. Так вот, Элла один раз упомянула при мне, что ее свекор умер шестого октября, а по словам Аллы, ее отец имел взрывной характер, взлетал ракетой сразу. Наверное, прочитав откровения Надежды, Геннадий Петрович бросился к теще и стал ее расспрашивать. Елизавета Гавриловна небось возмутилась, обозвала Василини сумасшедшей… а потом угостила зятя Ивановой смертью. Порошок легко подсыпать в любую еду, старухе часто приносят в спальню разные вкусности вроде коврижки, она могла предложить зятю кусочек. Или как-то исхитрилась отравить его ужин. После смерти профессора мать не разрешила дочери убирать комнаты мужа, сказала: «Пусть там все останется как есть. И тебе будет трудно порядок наводить, я сама займусь скорбным делом». Об этом при всех рассказал Олег, который счел слова бабки свидетельством ее любви к зятю и проявлением заботы о дочери. Но на самом деле, думаю, Елизавета Гавриловна надеялась найти в апартаментах покойного профессора письмо Оконцевой и блокнот с рисунками. Однако не обнаружила тайник в часах. Кстати, до расправы с Геннадием Петровичем старуха убила Веру Дмитриевну Васькину. Ученая дама представляла для нее большую угрозу — приостановила издание своей книги, собралась дописать главу, рассказывающую правду про Николаеву. Историк, судя по тому, что я слышала, была прямым, честным человеком. Она не умела кривить душой, поэтому, вернувшись в Гидрозавод, встретилась с Елизаветой Гавриловной, стала задавать ей неудобные вопросы, и…

Платонов отхлебнул из стакана шоколад и первый раз перебил меня:

— Будь я на месте Николаевой-старшей, то в ответ на обвинения Веры Дмитриевны спокойно ответил бы: у Оконцевой маразм, она напридумывала сказок. И все. Как доказать, что Надежда говорит правду? Свидетелей ведь нет. Слово одной старой женщины против слова другой. Наверное, это и сама Оконцева понимала. Она не обратилась в газеты, не выступила с разоблачением в какой-нибудь телепрограмме — сообразила, что ее заявление легко счесть за клевету. Елизавета Гавриловна звезда местного масштаба, о пуштанах в России мало кто знает. Хотя… Вообще-то шоу «Обсуждаем вместе» могло уцепиться за эту тему. Однако Оконцева в СМИ не обратилась, явно чувствуя шаткость своей позиции. Что она покажет в качестве доказательства своих слов? Блокнот с рисунками? Смешно! Услышав о смерти Веры Васькиной, Надежда сильно перепугалась. Оконцева не знала, сообщила ли та Елизавете, кто целую жизнь назад видел ее на болоте в момент убийства семьи Минори, назвала ли Вера имя девочки, сидевшей на елке. Поэтому письмо Геннадию Петровичу Надежда отправила не сразу после кончины Васькиной, а только тогда, когда ей стало ясно, что долго она не проживет, бессмысленно трястись, смерть все равно маячит на пороге.

— Ты во многом прав, — согласилась я. — Но улики можно найти. Нина Анатольевна и все остальные говорили, что дом построен на деньги, заработанные Геннадием Петровичем, он очень хорошо содержал семью. Но когда Николаевы перебрались в Гидрозавод, он имел скромное звание кандидата наук и получал не так уж много, уютный особняк явно помогла возвести теща, продав что-то из ювелирки. Мы теперь знаем это точно — в тайнике лежит тетрадь, куда зять Елизаветы Гавриловны аккуратно записывал расходы. Геннадий Петрович успешно поднялся по карьерной лестнице, занял в местном обществе одну из лидирующих позиций, но больших денег все равно не имел. В советские годы доктор наук, завкафедрой получал в месяц от трехсот пятидесяти до четырехсот рублей, и это в Москве, Питере и некоторых других крупных городах, причем не во всех вузах, только в университетах, в провинции же оклады были существенно скромнее. А после перестройки профессура вообще превратилась в племя нищих. Да и сейчас положение не намного лучше. У одной моей знакомой муж имеет все самые высокие научные звания, регалии, преподает в МГУ, а на круг с приработками у него выходит примерно пятьдесят тысяч. Так что я уверена, особнячок возвела Елизавета. Но она не хотела, чтобы сплетники задавали вопросы, откуда у нее деньги, поэтому и прикрывалась зятем. Если показать бабке гроссбух, который вел Геннадий Петрович, то…

— То ничего, — прервал меня Андрей. — Давай представим теоретически эту беседу с ней. Профессор мертв, я выкладываю перед ней тетрадь с записями и объявляю: «Ваш зять фиксировал каждую полученную от тещи копейку. Откуда у вас деньги?» Возможны два ответа. Первый: «Молодой человек, идите-ка вы куда подальше! Вы что, налоговая инспекция, чтобы мне перед вами отчитываться?» Второй: «Я скромная пенсионерка, после смерти зятя наша семья вынуждена содержать пансион. Что профессор написал, понятия не имею, о таких суммах даже не слышала». На этом наша беседа и закончится. Только не говори, что надо ехать туда, где некогда жили пуштаны, рыться в болоте, искать останки. Никто этим заниматься не станет. Это только в американских телесериалах собака притаскивает из леса череп, и через полчаса на опушку прилетают на вертолете полицейские с кучей оборудования. В жизни все не так.

— Можно зацепиться за нестыковки в биографии старухи, — заспорила я. — После прочтения письма Оконцевой-Василини, несмотря на поздний час, я попросила у Нины Анатольевны книгу Васькиной и до утра листала ее. Григорий Андреевич после смерти матери издал ее труд, предварив содержание сообщением, что она не успела закончить книгу. Вера Дмитриевна проделала титаническую работу — она перелопатила архивы, разыскала тех, кого маленькими детьми отобрали у родителей, и сообщила, что Лизе Комани помогал некий эмгэбэшник Семен. В сноске автор упомянула, что очень хотела разузнать фамилию героя, но Елизавета Гавриловна Николаева, Лиза Комани, не смогла помочь, объяснила: «Сеня очень боялся, что его поймают. Мне он назвал свое имя, более ничего. Порой я думаю, может, он и не Семен вовсе был. Офицер добывал паспорта и увозил семьи, я только приводила людей в указанное место. Не знаю, какие данные были в новых документах, кем становились мои соплеменники: Петровыми? Сергеевыми? Ивановыми? Я была всего лишь ступенькой в лестнице к свободе, самой нижней». Прикидываясь героиней, старуха поведала историку о том, как она познакомилась с Анатолием Сергеевичем. Лиза якобы тогда жила в городе Черноповск, осталась на свете одна-одинешенька, очень тосковала, вот и ходила на кладбище, где нашла какую-то заброшенную могилу и ухаживала за ней, представляя, что под плитой ее родня.

— Романтично, — поморщился Андрей, — прямо слезу выжимает.

— Подожди, сейчас ты вообще зарыдаешь, — пообещала я. — А рядом полировал надгробье вдовец, потерявший жену, звали его Анатолий Сергеевич Николаев.