Сад чудовищ - Джеффри Дивер

Кэт подала сигнал водителю, они вышли на Унтер-ден-Линден возле Вильгельмштрассе и зашагали на юг по широкой улице, считавшейся резиденцией нацистского правительства. По обеим сторонам серые офисные здания – чистейшая, совершенно безликая улица источала пугающую силу. Пол видел фотографии Белого дома и здания конгресса – они казались вполне живописными и приветливыми. А здесь монолитные фасады с оконцами, бездушные, отталкивающие камень и бетон.

Что еще важнее, здания усиленно охранялись. Такой охраны Пол еще не видел.

– Где рейхсканцелярия? – спросил он.

– Вот это. – Кэт показала на красивое старое здание, фасад которого почти целиком покрывали строительные леса.

Цепким взглядом Пол ощупал рейхсканцелярию и приуныл. У фасада вооруженная охрана. Дюжины эсэсовцев и солдат регулярной армии патрулируют улицу и проверяют документы. На крышах тоже солдаты с ружьями. Вокруг добрая сотня людей в форме. Позицию для выстрела найти будет практически невозможно. Даже если удастся, при отступлении его поймают или убьют.

Пол сбавил шаг.

– Кажется, я увидел достаточно.

Он глянул на крепышей в черной форме, требовавших документы у двух прохожих.

– Не так живописно, как вы ожидали? – засмеялась Кэт и начала говорить что-то вроде «я предупреждала», но передумала. – Если выберете время, то не беспокойтесь, я могу показать вам по-настоящему красивые места. А теперь ужинать?

– Да, ужинать.

Они вернулись на остановку у Унтер-ден-Линден, сели на трамвай и, немного проехав, сошли.

Кэт поинтересовалась, каковы его первые впечатления о Берлине. Пол ответил что-то неопределенное, потом снова перевел разговор на нее.

– Вы… ты с кем-то встречаешься?

– Встречаюсь?

Пол выразился буквально:

– Ну, ты кем-то увлечена?

– Недавно у меня был любовник, – прямо ответила Кэт. – Мы расстались, но он по-прежнему живет в моем сердце.

– Чем он занимается? – спросил Пол.

– Он журналист, как и ты.

– Я не совсем журналист. Я пишу статьи и продаю их. Пишу, так сказать, на темы, интересующие широкую аудиторию.

– О политике?

– Нет, о спорте.

– О спорте, – с явным пренебрежением повторила Кэт.

– Ты не любишь спорт?

– Извини, но нет, спорт я не люблю.

– Почему?

– Потому что не только в Германии, но и во всем мире много по-настоящему важных вещей, а спорт… Это так, нечто легкомысленное.

– Как и прогулка по Берлину приятным летним вечером, но мы с тобой гуляем, – парировал Пол.

– Ах! – с досадой воскликнула Кэт. – Сегодняшнее немецкое образование развивает не мышление, а исключительно тело. Наши мальчики играют в военные игры и день-деньской ходят строем. Слышал, что у нас объявлена мобилизация?

Пол вспомнил, как Бык Гордон рассказывал про всеобщий призыв, а сам ответил:

– Нет.

– Каждый третий мальчик к службе не годен, потому что от школьного хождения строем у них плоскостопие. Это просто кошмар!

– Ну, переборщить можно с чем угодно, – заметил Пол. – Мне спорт нравится.

– Да, ты выглядишь спортивным. Ты развиваешь мускулатуру?

– Немного. В основном боксирую.

– Боксируешь? То есть бьешь людей?

– Существует только один вид бокса, – засмеялся Пол.

– Варварский.

– Да, бывает, но это если потеряешь бдительность.

– Ты шутишь, – проговорила Кэт. – Но как можно поощрять людей избивать друг друга?

– Даже не знаю. Мне нравится. Бывает очень весело.

– Весело, – с издевкой повторила Кэт.

– Да, весело! – огрызнулся разозлившийся Пол. – Жизнь тяжелая. Порой, когда вокруг все катится к черту, нужно цепляться за веселье… Почему бы тебе хоть раз не сходить на бокс? На Макса Шмелинга? Выпьешь пива, наорешься до хрипоты. Вдруг понравится?

– Какфиф, – отрезала Кэт.

– Что?

– Какфиф, – повторила Кэт. – Или ни в коем разе.

– Ну, как хочешь.

– Я же пацифистка, как объясняла тебе сегодня, – немного помолчав, сказала Кэт. – Все мои берлинские друзья – пацифисты. Для нас веселье не совместимо с причинением боли.

– Я не избиваю невинных, как штурмовики. Мои спарринг-партнеры хотят драться.

– Так ты будишь желание причинять боль.

– Нет, я отбиваю желание причинять боль мне. В этом суть спарринга.

– Как дети, – пробормотала Кэт. – Вы как дети.

– Ты просто не понимаешь.

– Почему ты так уверен? – резко спросила Кэт. – Потому что я женщина?

– Может, поэтому. Может, просто не понимаешь.

– Я не глупая.

– Дело не в глупости, а лишь в том, что драться для женщин противоестественно.

– Для нас противоестественна агрессия. Понадобится защитить свой дом – мы будем драться.

– Иногда злой волк прямо в доме. Вы попробуете его убить?

– Нет.

– Станете терпеть и надеяться, что он уйдет?

– Именно. И отучим причинять вред.

– Абсурд! – парировал Пол. – Волка стать овцой не уговоришь.

– А я думаю, что при желании можно, – возразила Кэт. – И при большом старании. Но многие мужчины не хотят меняться. Они хотят драться. Они хотят разрушать, потому что это им в радость.

Оба замолчали, а когда Кэт заговорила, ее голос звучал куда мягче.

– Пол, извини, пожалуйста! Благодаря тебе я впервые за долгие месяцы выбралась покутить, а сама веду себя как стерва. Американские стервы такие же?

– Есть такие же, есть другие. Только ты не стерва.

– Со мной непросто. Пойми, Пол, многие жительницы Берлина такие. Нам приходится такими быть. После войны мужчин в стране не осталось. Вот мы и превратились в мужчин, стали жесткими, как они. Извини меня.

– Не извиняйся. Я люблю спорить. Споры как спарринг.

– Ах спарринг! А я-то пацифистка! – Кэт по-девичьи засмеялась.

– Что скажут твои друзья?

– В самом деле – что? – переспросила Кэт и за руку повела Пола через дорогу.

Вопреки политическому индифферентизму – Коль даже в партии не состоял, – инспектор имел ряд привилегий ярого национал-социалиста.

Например, когда старшего сотрудника крипо перевели в Мюнхен, Колю предложили занять его просторную четырехкомнатную квартиру неподалеку от Шарлоттенбурга, в чистом, обсаженном липами переулке возле Берлинерштрассе. После войны в Берлине возникла острая нехватка жилья, и многих инспекторов крипо, даже уровня Коля, расселили по тесным общежитиям, жмущимся друг к другу в безликих кварталах.