Горящая колесница - Миюки Миябэ

Тамоцу рассказал, что после окончания школы сразу качал работать у отца:

— Мне всегда нравилось с машинами возиться.

С Сёко Сэкинэ они вместе ходили в детский сад, и в начальную школу, и в среднюю. В старших классах они вместе не учились, потому что он пошёл в техникум, а если бы был в обычной школе, как Сёко, то опять они оказались бы рядом.

Иногда они попадали в один класс, иногда учились в параллельных. Но это и не важно, ведь жили-то рядом, а вечером ходили заниматься на одни и те же подготовительные курсы, и Сёко была его «самым надёжным другом из всех знакомых девчонок». Эти последние слова он произнёс, покосившись на жену.

У Икуми девичья фамилия была Осуги, и родилась она тоже в Уцуномии, но с Тамоцу и Сёко не училась, ходила в другие школы. После того как она закончила в Токио краткосрочный институт, пять лет проработала в столичном деловом районе Маруноути в качестве офисной барышни. А в родной город вернулась потому, что уговорили родители, которым стало одиноко после отъезда старшего брата — раньше он жил с ними вместе, а тут его по работе перевели в Иокогаму.

— Мне и самой к тому времени надоело жить одной, да и цены в Токио уж очень высокие.

— Когда женщине исполняется двадцать пять, ей и на работе становится несладко.

На реплику Тамоцу, который всего лишь её поддразнивал, Икуми ответила на удивление серьёзно и с жаром:

— Верно-верно, так и есть! Действительно бывало тошно.

Та, прежняя Икуми Осуги, что жила одна в Токио и работала в офисе одной из фирм, вряд ли стала бы откровенничать. Со смехом отбивалась бы от подначек: «Вот противный, злюка!» А может, без тени грусти протянула бы: «Да-а, так одино-око..»

— Это только говорится, что я работала в Маруноути, но наша фирма вовсе не была крупной, поэтому и зарплата, и премиальные были так себе. Никаких тебе богатых профсоюзных экскурсий, зарплата росла лишь до известного потолка, а всё, что платили за переработки, уходило на налоги. Я на себе поняла, что, если фирма небольшая, ждать нечего. Да ещё и отношение к тебе со временем становится всё более прохладным. Я не вытерпела.

Что ж, такое часто можно услышать. Хомма попробовал возразить:

— Ну, зарплата зарплатой, а то, что женщинам с годами становится на службе всё неуютнее, одинаково во всех фирмах, хоть в больших, хоть в средних, хоть в маленьких. Разве что повезёт с местом работы.

— Неужели?

И всё же проблемы возраста уже в двадцать пять лет — это чересчур. Когда Хомма высказал своё мнение, Икуми рассмеялась:

— Женщины-полицейские, учителя и вообще женщины с профессией — это дело другое, но среди обычных офисных барышень всегда имеет преимущество та, что помоложе, пусть всего на год. А двадцать пять лет — это уже крайний возраст. Хоть и говорят по телевизору, что у женщин теперь весна длится до тридцати лет, всё это враньё. Даже к девушке, которой двадцать один год, начинают относиться как к какой-то «устаревшей», если в фирму пришла двадцатилетняя.

— А работа хоть интересная была у вас?

Икуми задумалась, отхлебнула из большой керамической чашки китайский чай «У-Лон», а потом медленно проговорила:

— Интересная. Если сейчас об этом вспоминать.

Теперь у неё есть муж, есть ребёнок, есть дом. Если оглянуться на прошлое отсюда — тогда конечно.

— Расскажу вам забавный случай, — начала Икуми. — Случилось это с полгода назад. Вдруг позвонила мне одна девушка из фирмы в Маруноути. Мы никогда особенно с ней не дружили, просто в одном отделе работали. И вдруг — звонок, в дом родителей. Был тот редкий день (это действительно очень редко бывает), когда я осталась у них на ночь вместе с Таро, поэтому я сразу сама взяла трубку.

Тамоцу, видимо, слышал эту историю впервые, поэтому на лице у него было написано любопытство.

— Когда я взяла трубку, она таким жизнерадостным тоном меня спросила: «Как живёшь?» Я думаю про себя: «И с чего бы это вдруг?» — но отвечаю: мол, всё хорошо. Ну, она мне нарассказала всякого о том, что случилось в фирме после моего ухода, — она же продолжает работать… Только она одна и говорила, а я слушала. Рассказала, что съездила в Гонконг, что сотрудники фирмы были на экскурсии в Икахо, ну и всякое такое. Ну а когда она иссякла, то спросила наконец: «А ты что поделываешь?» Я с ней поделилась, что малыш замучил, проблемы воспитания…

— А она что?

Икуми облизнула губы:

— Она сначала замолкла, словно опешила, а потом говорит: «А ты разве замужем?» — «Замужем, — говорю, — не хотела бы я воспитывать ребёнка одна». Ну, тут она замолчала. Разговор как-то скомкался, и она быстро повесила трубку.

На некоторое время повисла тишина. Икуми поглаживала пальцем изгиб бутылочки с фирменным местным сакэ.

— Я думаю, она искала того, кому ещё хуже, чем ей.

— Того, кому хуже?

— Ну да. Ей ведь одиноко, я в этом просто уверена. Она почувствовала себя всеми брошенной, самой никчёмной… Я, конечно, не знаю, но… Думаю, она выбрала меня, потому что я казалась ей ещё более жалкой: я оставила фирму даже не ради замужества или заграничной стажировки, а просто уехала в провинцию, — уж во всяком случае, она в Токио живёт более яркой жизнью… Вот оттого она мне и позвонила.

На лице Тамоцу было такое выражение, что он и готов был бы отведать это блюдо, но ему совершенно невдомёк, из чего оно приготовлено.

— Что-то не пойму… — обратился он к жене.

— Конечно, тебе этого не понять.

— Не мужская логика — вы это хотите сказать? — предположил Хомма, но Икуми и тут покачала головой:

— Нет, совсем не то. У мужчин ведь своё — меряются карьерой, доходом. Это только Тамоцу о таком не думает.

Парень надулся:

— Почему это?

Женщина улыбнулась и ласково коснулась ладонью его руки:

— Не сердись. Я вовсе не хотела сказать, что Тамоцу-тян у нас глупый или простоватый.

— Это ты как раз и говоришь! — запротестовал было её муж, но тут же расхохотался.

— Да нет же! Ведь Тамоцу-тян счастливчик.

— Счастливчик? — переспросил Хомма.

Икуми кивнула:

— Ну конечно! Он же с детства машины любил, очень-очень любил, и техникум сам выбрал. А у отца как раз своя мастерская — тоже ведь повезло! Да и сам Тамоцу — мастер золотые руки…

— Ну, это не просто далось… — Было очевидно, что молодой человек совсем не возражает против того, что его называют мастером.

— Вот именно! Ты немало для этого постарался. Но ведь если от старания пришёл успех, значит, у тебя талант был к этому. Если нет природного дарования, то старайся не старайся — ничего не выйдет. А Тамоцу-тян с детских лет выбрал любимое дело и к тому же имел подходящие способности. Разве это не счастье?