Стая - Франк Шетцинг

Можно оглушить животное…

Всё слишком сложно. Кроме того, зонда недостаточно. Нужны камеры. Спутниковая телеметрия и видеоряд.

И вдруг он додумался до одной мысли.

Но потребуется хороший снайпер.

Эневек разгорячился, бросился к письменному столу, вошёл в интернет и вызвал один за другим несколько адресов.

Вскоре он уже знал, как действовать.

Заснул он лишь под утро. Последняя мысль была о «Королеве барьеров» и о Робертсе. Вот тоже дело. Директор пароходства так и не перезвонил ему, несмотря на многие напоминания. Оставалось надеяться, что пароходство хотя бы отправило дополнительные пробы в Нанаймо.

20 апреля

Лион, Франция

Бернар Роше корил себя за то, что потерял слишком много времени с исследованием проб воды, но уже ничего нельзя было изменить. Разве мог он предположить, что омар способен убить человека? А то и не одного?

Жан Жером, старший повар ресторана «Труагро» в Роанне, так и не вышел из комы и умер через сутки после того, как перед ним разорвался заражённый омар. Что именно вызвало смерть, до сих пор было трудно сказать. Ясно лишь, что отказала иммунная система — как следствие тяжёлого токсического шока. Несколько человек из кухонного персонала тоже заболели, тяжелее всех — ученик, который дотрагивался до странного вещества и законсервировал его. У всех были головокружение, дурнота, головные боли и проблемы с концентрацией. Ресторан «Труагро» попал в затруднительное положение. Но гораздо больше Роше беспокоило число похожих жалоб, с которыми жители Роанна обращались к своим врачам после гибели Жерома. Их симптомы были выражены не так сильно. Тем не менее, Роше боялся худшего, узнав, что произошло с водой, в которой Жером держал омаров.

Дошли слухи и из других источников. В Париже умерли сразу несколько человек. Говорили, что от испорченного мяса омаров, но Роше догадывался, что это не вполне соответствует истине. Сообщения приходили и из Гавра, Шербурга и Бреста. Роше всё отложил и занялся анализом.

Он снова натолкнулся на необычные соединения, и ему понадобились дополнительные пробы. Он сделал запрос в упомянутые города, но, к несчастью, больше никому не пришло в голову сохранить хоть немного этого вещества. Омары больше нигде не взрывались, как в Роанне, но речь всё равно шла о невкусном мясе, которое выбросили, или о животных, которые не дошли до приготовления, потому что из них что-то выпирало. Роше надеялся, что найдётся хоть один толковый повар, как тот предусмотрительный ученик, но ни рыбаки, ни торговцы, ни кухонный персонал не проявили лаборантской хватки. Так что ему оставались только домыслы. Ему казалось, что в теле омара затаился не один организм, а сразу два. Во-первых, желе. Оно разложилось и полностью исчезло.

Другой организм, напротив, жил; он был представлен в изобилии и казался Роше зловеще знакомым.

Он всматривался в микроскоп.

Тысячи прозрачных шариков прыгали в кутерьме, как теннисные мячики. Если его предположения верны, внутри у этих шариков должен быть свёрнутый pedunculus, такой вид хоботка.

Неужто эти существа и убили Жана Жерома?

Роше взял стерильную стеклянную иглу и уколол себя в большой палец. Выступила капелька крови. Он осторожно ввёл её в пробу, нанесённую на стекло микроскопа, и стал смотреть, что будет. При 700-кратном увеличении красные кровяные тельца Роше походили на рубиновые лепестки цветов. Они покачивались в жидкости, каждое было наполнено гемоглобином. Тотчас прозрачные шарики активизировались. Они высунули свои хоботки и молниеносно набросились на человеческие клетки. Хоботки вонзились в них, как канюли. Зловещие микробы медленно окрашивались в красноватый цвет. Как только красное кровяное тельце было высосано, микроб переходил к следующему. При этом он разбухал именно таким образом, какого Роше и боялся. Каждый из организмов мог поглотить до десяти красных кровяных телец. Он смотрел не отрываясь и заметил, что процесс идёт даже быстрее, чем он думал.

Всё кончилось за четверть часа.

Роше неподвижно застыл у микроскопа. Потом записал: «Предположительно pfiesteria piscicida».

«Предположительно» он написал из-за остатка сомнений, хотя на самом деле был уверен, что точно классифицировал возбудителя, вызвавшего все случаи болезни и смерти. Единственное, что ему мешало, это впечатление, что он имеет дело с чудовищной модификацией pfiesteria piscicida. Это была превосходная степень превосходной степени, поскольку pfiesteria сама по себе уже была чудовищем. Монстр величиной в сотую долю миллиметра. Одно из мельчайших хищных животных в мире. И вместе с тем одно из опаснейших.

Pfiesteria piscicida была вампиром.

Он много о ней читал. Впервые наука столкнулась с ней в восьмидесятые годы — с гибелью пятидесяти лабораторных рыб в университете Северной Каролины. К качеству воды, в которой плавали рыбы, на первый взгляд претензий не было, разве что в аквариуме толклись тучи крошечных одноклеточных. Воду поменяли и выпустили туда новых рыб. Они не прожили и дня. Что-то убивало золотых рыбок, окуней, африканских тилапиасов, часто в течение нескольких часов, иногда за минуты. Всякий раз учёные наблюдали, как у жертв начинались конвульсии, всякий раз из ничего возникали загадочные микробы, которые потом так же быстро исчезали.

Одна ботаничка определила в роковых организмах жгутиковые существа доселе неизвестного вида. Водоросль, динофлагеллат. Вообще динофлагеллатов много. Большинство безобидных, но некоторые проявили себя настоящими метателями яда. Они отравляли целые фермы моллюсков. Или вызывали «красные приливы», которые окрашивали море в кровавый или коричневый цвет. Но по сравнению с вновь открытым организмом они казались безобидными существами.

Pfiesteria piscicida отличалась от своих родственников. В известном смысле её можно было уподобить клещам. Не по форме, а по терпеливости. Лежит себе на дне, с виду безжизненная, окружённая защитной капсулой наподобие кисты, — на годы может замереть без пищи. Пока не проплывёт мимо стая рыб, выделения которых упадут на дно и пробудят аппетит кажущегося мёртвым одноклеточного.

То, что происходило после, можно уподобить лишь молниеносной атаке. Миллиарды водорослей отделялись от своих капсул и поднимались вверх. Оба жгутика на конце тела служили приводом. Один жгутик вертелся как пропеллер, вторым организм рулил в нужном направлении. Достигнув тела рыбы, pfiesteria выделяла яд, парализующий нервы и разъедающий на коже рыбы дыру. После этого она вонзала в рану свой хоботок и высасывала соки умирающей добычи. Насытившись, она отрывалась от жертвы и снова залегала на дно, укутавшись в капсулу.

Сами по себе ядовитые водоросли — нормальное явление. Что-то вроде грибов в лесу. Яды некоторых водорослей известны с библейских времён. Во второй книге Моисеевой описан феномен, который так и наводит на мысль о «красных приливах»: «…и вся вода в реке превратилась в кровь. И рыба в реке вымерла, и река воссмердела, и египтяне не могли пить воды из реки; и была кровь по всей земле Египетской». Так что не было ничего особенного в том, что одноклеточные уничтожали рыб. Новым был лишь размах происходящего. Казалось, болезнь завладела всеми водами мира. Ядовитые атаки на морских животных, новые заболевания кораллов, заражённые морские луга — всё это отражало общее состояние Мирового океана: ослабление от вредных веществ, от опустошительного рыболовства, от безоглядной разработки шельфа и от последствий глобального потепления. Шли споры, представляет ли собой нашествие убийственных водорослей что-то новое, или это периодическое явление, но одно было ясно: они охватили весь земной шар, проявляя свою исключительно креативную природу в возникновении новых видов. Пока европейцы радовались, что pfiesteria не коснулась их широт, норвежцы гибли уже тысячами — от рыбы, а норвежские лососёвые хозяйства оказались близки к краху. На сей раз убийцу звали chrysochromulina polylepis, вид кровожадного меньшого брата pfiesteria, и никто не мог наперёд сказать, с чем придётся столкнуться ещё.