Повелитель снов - Петр Катериничев

Мы уже собирались пройти в зал, как меня резко и решительно отозвал в сторону, подхватив под локоток, крепкий, невысокий и коротко стриженный мужчина с властным лицом и жестким, отягощенным брылями, подбородком.

– Олег Владимирович Дронов? Полковник Свиридов. У нас есть к вам вопросы. Не соблаговолите отойти со мной к машине?

– Соблаговолю. Руку отпустите.

Закатанное в пластик удостоверение предъявлено по всей форме, захват крепкий, должный продемонстрировать… Да ничего и никому он демонстрировать не должен! Просто полковник Свиридов привык общаться именно так. А меня искренне раздражает, когда со мною так общаются!

– Мы хотим задать вам несколько вопросов.

– И сколько вас, таких любопытных?

– Я хочу.

«Форд» начальника милиции стоял чуть поодаль, не на стоянке. Впрочем, автомобили у ночного клуба «Три карты» вообще были авторитетными. Вернее, тут другое слово уместнее: знаковыми. Как и номера у каждого. Столичные или иностранные.

– Внимательно вас слушаю, – сказал я.

– Олег Владимирович, не задерживайтесь… – проговорил мне вслед доктор Ростовцев.

Я обернулся, вежливо кивнул ему.

– Я вас дождусь, – пообещал он.

– Не боитесь пропустить начало? Или – без вас не начнут? – спросил я.

– Я знаю, когда начнут.

И чем я приглянулся Сергею Валентиновичу?.. Или он просто решил проявить дружественную солидарность: то ли знал, кто такой Свиридов, то ли догадался и, защищенный своим – положением? мастерством? – решил по привычке старинного петербургского интеллигента проявить солидарность и защитить журналиста от домогательств «охранки»…

Свиридов времени ни на разговоры, ни на психологические изыски не терял. Предъявил мне фото, спросил:

– Вы знаете этого человека?

С фотографии смотрел наемник, желавший меня застрелить в светлом переулке белым днем. Компьютером его оживили или фото взяли с паспорта или другого въездного документа… Но я бы его не признал. Слишком напуган и ошарашен был тогда странной встречей…

Да и вопрос неверный. Представлены мы не были, так что, если отвечу отрицательно, ни один детектор лжи даже клеммой не поведет! Следовательно, приз уходит к знатокам.

А если серьезно? Что отвечать полковнику? Бомжей он мог и не вычислить, пацанов-футболистов – обязан… И – что? Когда мы перетаскивали потерпевшего, он дышал. Так что все ваши домыслы, полковник… «Напрасные слова, виньетка ложной сути…» Да и неистребимое желание говорить чистую правду служилым людям в милицейской форме истаяло у меня в далеком детстве. Даже не потому, что им, как и людям вообще, нужна не правда, а видимость благопристойности. Дело тут в том, как толкуют правду представители любой нужной и благородной профессии. Доктор станет выслушивать вас, подгоняя ваши излияния под имеющийся в его предположении (или «ему указании») диагноз о вялотекущей шизофрении, и очень его будет раздражать, если не вписываетесь вы в проверенную десятилетиями практики картину: «Доктор, я буду жить?» – «Может быть, батенька. А зачем?»

Опера тоже толкуют ваши слова, подгоняя под выстраиваемые или просто удобные версии. В сочетании с возможностью «закрыть» любого на трое суток, так сказать «до выяснения», это совсем не бодрит. А потому – прав поэт: «Чистая правда когда-нибудь восторжествует, если проделает то же, что грязная ложь…» Доктор философии Розенкранц поспорил бы с этим, а я – не стану. По крайней мере, пока.

– Этого не знаю, – ответил я.

Свиридов быстро поправился:

– Видели его здесь или в иных местах? Встречали?

Замечательно. Особенно насчет «иных мест». В иных местах иных уж нет. Стихи родились.

– Не припоминаю.

– А вот этих?

Неуемный борец Алеф, философствующий стрелок Лука, Сева – этого не потрудились даже заретушировать под живого.

– И этих не припоминаю.

– Ну что ж. Придется проехать с нами. У вас будет время подумать и вспомнить.

Спать хотелось нестерпимо. И оттого все происходящее вокруг казалось сном. Из которого хотелось вырваться.

Подъехавшая кавалькада была блестящей. Бронированный представительский «мерс», два автомобиля сопровождения, чуть поодаль – джип генерала Гнатюка. Из лимузина в сопровождении Мориса появилась красивая дама, огляделась, чуть опустив ресницы: привычка защищать глаза от бликов вездесущих фотографов. Здесь их не было, но – вторая натура: дама и губы сложила в привлекательную улыбку, и подобралась… Морис приветливо помахал мне рукой и вместе с дамой прошествовал в зал. А рядом тут же возник генерал Гнатюк, душевно поздоровался; мне на эту его «душевность» хотелось лишь огрызнуться: «Виделись!»

– Все-таки решил посетить представление, Дрон?

Я что-то промямлил в ответ; полковник Свиридов же отчеканил:

– Боюсь, Александр Петрович, он не сможет присутствовать. Вопросы к нему накопились.

– Вот и подшей их в папочку, Олег Петрович, заколи иголочкой и засунь – знаешь куда? Правильно, в ящик. Несгораемый, конечно. Протоколы ведь не рукописи, горят.

– Извините, товарищ генерал, но…

– Полковник, ты отличный опер и замечательный службист, но ты же все видел… Молодой человек, что с прекрасной дамой, дружественно приветствовал этого повесу. И наверняка захочет представить его нашей оранжевой виконтессе. При таких раскладах, полковник, не то что «ваши не пляшут», но даже «наши не танцуют». Уразумел? И не хмурься. Протоколы, они – как люди: лежат до поры на полках, пока времена не переменятся.

– Следственные действия имеют шансы на успех часто только по горячему…

– Вот что, полковник. Ты, я вижу, забыл, сколько у тебя накопилось «висяков» за минувшую весну! За это и погоны летят, и кресла под седалищами проваливаются! В тартарары! Не понимаешь по-русски, скажу на державной мове: геть звитси! Негайно! И меркуй над життям, а нэ над папером!

Свиридов покраснел от досады, огрызнулся:

– То есть вы официально забираете у меня подозреваемого…

– Да у нас просто дружеская вечеринка с однополчанином, Олег Петрович. Дружеская. Ну и пойди навстречу.

– Я вынужден буду написать докладную по команде…

– Пиши. Только – кому? Вчера твоего непосредственного начальника сняли; его непосредственного начальника – слили. Спросишь, почему? Не поняли генералы субординации и остроты момента. Не хватило им, друг мой Свиридов, патриотического чутья и национального чувства! Вот и поразмышляй! То ли генеральские погоны примерять станешь, то ли – в отставку пойдешь с формулировкой «служебное несоответствие»!

Генерал выдержал соответствующую паузу, улыбнулся примирительно:

– Понимаю, в том, что трупы давние и недавние «зависли», – не твоя вина; опер ты хороший, оттого и держим. Но и сам рассуди: вину мне что, на себя возлагать? Где ты видел генерала, что-то возлагающего на себя, кроме папахи? Эх, друг Свиридов, такие теперь времена: не верь светофору, верь идущему на тебя транспорту!