Алан Мур. Магия слова - Ланс Паркин

Есть и другой вывод. Мур основывал стиль Роршаха на заметках, оставленных серийным убийцей «Сыном Сэма». Его вторая записка от мая 1977 года – практически один в один описание первой страницы «Хранителей»:

К концу «Хранителей», когда редактор газеты «Новый дозорный» слышит первую строчку из дневника Роршаха, он восклицает: «Господи, это от кого? От Сына Сэма? Отправляй в папку для психов». Шутка в том, что реальный эквивалент единственного супергероя в «Хранителях», не предавшего свои принципы, – известный серийный убийца.

В персонаже Роршаха есть и другие двусмысленности. Его уверенность, что мир, как и его маска, четко делится на черное и белое, – явный симптом душевной болезни. Но на мысли, что мир – по крайней мере его сверхчеловеческое население, – можно разделить на «супергероев» и «суперзлодеев», «добро» и «зло», стоит весь жанр. В этих категориях план Озимандии, как он говорит сам, напоминает о злодее от Republic Serial, тогда как Роршах, преодолевший все препятствия в расследовании и напавший на Озимандию на его базе, – герой.

В сущности план Озимандии уничтожить Нью-Йорк, чтобы шокировать Россию и Америку и привести их к сотрудничеству, – простейшая моральная дилемма: «Оправданно ли убийство энного числа людей, если это спасет еще больше людей?» Знакомая постановка вопроса не значит, что есть один морально истинный ответ. А также, конечно, эта дилемма знакома по истории атомного оружия. В главе VI мы узнаем, что молодой Уолтер Ковач (который станет Роршахом) написал: «Мне нравится президент Трумэн, раз так хотелось бы папе. Он сбросил атомную бомбу на Японию и спас миллионы жизней, потому что, если бы не он, война шла бы еще долго и убили бы много людей. Я думаю, это хорошо, что на Японию сбросили атомную бомбу». И все же Роршах – единственный из героев, который выступает против Озимандии. Это массовое убийство ему кажется неоправданным. Из-за какого-то патриотизма? Миллионы американцев погибнут, а Америка начнет сотрудничать с Советской Россией – неужели Роршах действительно верит, что хороший коммунист – мертвый коммунист? Или, как не раз предполагалось, это гендерный вопрос? Неужели Роршах считает, что Трумэн и война – это мужественно, тогда как Озимандия – женственный либерал? Мур дает множество материала, включая целую главу, посвященную психиатрическому анализу персонажа, но предоставляет нам самим интерпретировать все, что мы видим.

Это относится ко всем «Хранителям». Персонаж, отстаивающий «американский строй», – Комедиант: человек, который совершает попытку изнасилования, стреляет в беременную женщину и почти наверняка убил Кеннеди. Доктор Манхэттен – единственный персонаж с «суперсилами» и в ходе истории сравнивается с Суперменом и Богом… но, хотя они, по определению, парагоны морали, Доктор Манхэттен в высшей степени аморален и способен сказать: «Живое и мертвое тела содержат равное количество частиц. Структурно нет зримой разницы. Жизнь и смерть – не поддающиеся измерению абстрактные понятия. Почему они должны меня заботить?» Когда он бредет в последней главе по руинам Нью-Йорка, его детерминистский, материалистский взгляд на вселенную означает, что он не способен провести черту между трупами и щебнем. Мур хочет сказать, что никто из этих людей не «хороший» и не «плохой» – все зависит от вашей точки зрения; даже создатели «Хранителей» не могут навешивать ярлыки.

Так можно ли вычленить из нарратива собственное мнение Алана Мура?

В «Хранителях» очевидна глубокая ирония, которую мы видим и в остальном творчестве Мура, а значит, ее можно принять за что-то вроде цельного мировоззрения Алана Мура. Критик Джон Лойд говорит, что намек на это мировоззрение (которое сам он называет Большой Шуткой) содержится в эпизоде, где Роршах убивает Грайса. Когда Роршах рассказывает эту историю психиатру, заканчивает он ее тем, что мы «рождаемся из небытия, рожаем детей, таких же несчастных, уходим в небытие. Больше ничего. Жизнь случайна. Нет в ней законов, кроме тех, что мы воображаем сами, когда слишком долго на нее пялимся. Нет смысла, помимо того, что мы ей навязываем. Этот неуправляемый мир вовсе не создан сверхъестественными силами». «Большая Шутка» в том, что, хотя большинство персонажей утверждает, что мир «неуправляемый», на самом деле это не так. «Хранители» – полная противоположность «неуправляемости»; это почти наверняка самый продуманный комикс в истории, с выдающимся вниманием к детали. В первом сценарии Мур уделяет на первую панель – крупный план смайлика, лежащего в канаве, – пятьдесят шесть строчек. При этом Гиббонс находит место, чтобы добавить еще больше хитросплетений, чем есть в сценариях. По мере развития серии сценарист и художник становятся только увереннее в себе, и конечный результат усложняется все больше. Пятый номер выстроен в виде изощренного палиндрома, с почти идеально симметричной последовательностью событий. Значит ли это, что прав Доктор Манхэттен? Он может помнить будущее так же хорошо, как прошлое, так что видит только закономерности. Но это не освобождает – это значит, что он заперт в часовом механизме причин и следствий, обречен видеть все связи мира, не может сойти с предопределенного курса действий, остается лишь марионеткой со способностью «видеть струны». Доктор Манхэттен и Роршах не могут быть правы оба – по крайней мере без оговорок, – но в итоге это не имеет значения: у них обоих философия одинаково пессимистичная и нигилистская.

«Хранители» являют нам мир, где движущая сила судьбы – мрачная ирония. Все лишь одна большая шутка, как замечает не один персонаж.

Похожие сантименты выражает «Убийственная шутка»:

То же самое мы встречаем и в более легковесном примере, который Мур приводит в статье 1986 года о ремесле написания комиксов, когда раскрывает персонажа – полицейского, коллекционирующего марки, – через монолог о его определяющем моменте жизни: «Я просто смотрел на альбом с марками и бесценную коллекцию, которую собирал много лет, а потом вдруг осознал, что раз я так глупо вклеил их прямо в альбом с помощью промышленного клея, то они больше ничего не стоят. Тогда я понял, что вселенная – просто жестокая шутка над человечеством, а в жизни нет смысла. Я стал цинично относиться к человеческому бытию и увидел неотъемлемую тщетность всех стараний и человеческой борьбы. И тогда решил вступить в полицию».