Странник - Петр Катериничев

– Эта как пугало в них будет.

– А нам что, лучше надо? Клиентка в самый раз.

– Ты слышала? – Марат дернул Дашу за рукав. – Снимай жакет, платье.

Наденешь вот это.

– Зачем? – спросила Даша. Марево в ее голове сделалось хрупким, и все окружающее теперь словно дробилось тысячами крохотных льдинок, не позволявших понять смысл происходящего. Но Даша не особенно и хотела. Воздух был теплым, он обволакивал со всех сторон, как мягкое верблюжье одеяло, и девушке даже показалось, что она может опереться на упругие воздушные струи и медленно поплыть над землей... Она повторила, скорее по инерции, не очень-то понимая смысл Своего вопроса и не ожидая никакого ответа:

– Зачем?

– Так надо. Поняла?

Даша кивнула.

Мир для нее оставался медленным, тягучим, вялым, словно она оказалась вдруг даже не в воде, а в густой, плотной патоке. Ей ничто не казалось странным; воля ее дремала. Мысль о том, что ее траванули каким-то снадобьем, возникла и уплыла, как сложенный бумажный кораблик по талой воде, не вызвав ни тревоги, ни даже интереса. «Так надо...» Девушка сняла жакет, расстегнула и сбросила платье, а в голове медленно, будто в штилевом море, покачивалась все та же фраза: «Так надо... так надо... так надо...»

– Хороша! Что за бикса? – спросил Гнутый.

– Твое какое дело? – окрысился Марат.

– Тоже, тайна мадридского двора. Ладно, молчу.

– Доктор Вик готов?

– Викентий-то? А чего ему? Его дело свинячье... – Парень гоготнул.

– Ты не лыбься, Гнутый. И передай вашему целиле, что девка – «вне конкурса», понял? Не ширять и не ломать!

– Да понял, чего тут не понять. Но построже-то с ней можно? Не всегда ведь она в полубредовом своем сне пребывать будет, а ну как проклюнется и права качать начнет, шум подымет?

– Шума не нужно. Зашугайте, конечно, но без рукоприкладства. Чтобы волос с головы не упал, усек?

– Угу, – кивнул Гнутый, оглянулся на Дашу. Та уже переоделась и стояла отрешенно и тихо, будто ее все происходящее совершенно не касалось, и вряд ли понимала, о чем шла речь.

– Не косись, – заметил его взгляд Марат. – В полном ауте девка. Ни на что не реагирует.

– Центровая цыпа? – спросил Гнутый.

– Знаешь поговорку, Гнутый? Меньше знаешь – легче спишь. А шибко любознательные давно в черноземе догнивают. Как и сильно умные.

– Да я чего? Ничего.

– Не, я хочу, чтобы ты понял. И до Викентия донес, не расплескал. К девке относиться как к фарфоровой вазе.

– Ладно придираться. Сколько уже работаем...

– Работенка у тебя не пыльная – с пацанок трусы стягивать.

– Кто на что учился, – гоготнул Гнутый.

– Короче, я предупредил. Гонорар за нее – тройной.

– Нужно бы набавить, хе-хе, за сохранность материала.

– Это ты Боре Барбарису скажешь, он добавит. Так, что больше не запросишь.

– Что, пошутить нельзя?

– Хреновые у тебя шутки. Матрос с тобой поедет.

– Зачем это?

– Посмотрит, чтоб все путем было.

– Ты че, Марат, запалить нас всех хочешь?!

– Не мети пургу, Гнутый. Завтра воскресенье, никаких докторов, кроме Викентия, не будет, так что посидит там Матрос, никто и внимания не обратит.

– Там санитарка еще.

– Кто дежурит?

– Короленко.

– Эта пьянь? Возьмешь литр водяры, и вопрос будет снят.

– Глашке литра мало.

– Значит – два. А парниша мой как-нибудь сутки в вашей дурке перебедует.

А, Матрос? – Марат обернулся к напарнику в машине.

– А то, – кивнул Матрос. – Только ты помнишь, чего Барбарис базарил?

– Ну?

– Надо, чтобы все было... – Матрос наморщил лоб, вспоминая неподатливое словцо:

– во, адекватно. Короче, чтобы все как обычно шло, своим чередом.

– Мудрит Барбарис.

– Мудрит, не мудрит, а только... Если деваху искать кто станет, а там – я маячу, такой «незаметный»...

– А если непонятка какая, тогда что? – сварливо возразил Марат.

– С непоняткой Гнутый как-нибудь сам разберется.

– Это чтобы Гнутый с кем-нибудь разобрался?

– Да ты не гони, Марат. Если разборка какая серьезная, что от Гнутого, что от меня пользы особой не будет. Лучше я с пацанами на стреме где неподалеку побуду. В машине стану, Гнутый при каком напряге шлангом прикинется, это он могет, и на мобильник мне брякнет. Так оно надежнее.

Марат подумал, заключил:

– Лады. Но до дверей ты ее самолично проводишь. И Викентию сдашь.

– Под расписку?

– Не умничай.

Дашу затолкали в машину, она не сопротивлялась: вялое безразличие не оставляло девушку, вот только ледяные кусочки распадающегося мира сделались тревожными и норовили уколоть, обрезать острыми закраинами.

– И долго она у нас пробудет? – спросил Гнутый.

– Сколько нужно, – отрезал Марат, – Барбарис сказал, к понедельнику все дела решит, – подал голос Матрос.

– И ты не вякай, Санек! – осек его Марат. – Как Барбарис дела решает, с кем и когда – не твое дело!

– Оплата как всегда? – заискивающе спросил Гнутый.

– Я же сказал, за эту – тройной тариф.

– Да я не о том... Когда?

– Не боись, не кинем.

– Да я не за себя страдаю: Викентий гундел. Просил «капусты» заслать.

Двоих ваших от «крестов» откосили вчистую, а никто и «хруста» не кинул.

– Не суетись, зашлем.

– Я не суечусь. Но ты же знаешь доктора, для него порядок – вещь абсолютная. Аккуратный сильно.

– Зато в «люке» полный протек, – скривился Марат.

– Ты бы двадцать лет с психами печалился, у тебя бы тоже в «чердаке» мухи плодились, а то бы и в теплые края уже летели, стаями.

– Никто его в дурдом работать не гнал. Так что охота – пуще неволи.

– А я о чем!

– Каждый свою неволю выбирает сам, – философически резюмировал Марат.

– Лучше иметь порченую крышу и тащиться удавом в свое удовольствие, чем гнить сильно умным.

– Это ты о ком, Гнутый?

– Не о тебе.

– Значит, я, по-твоему, глупый?

– Да нет, я не то хотел сказать, – замельтешил глазами Гнутый. – Ты не гнилой.