Рыжая племянница лекаря - Мария Заболотская

И самый бесчувственный пень догадался бы, что эти слова — эхо долгой, тяжелой беседы в семействе Кориусов, и без того не желавших принимать к себе какую-то сомнительную девицу. Конечно же, узнав, что я стала калекой, мэтр Петор с удвоенной силой принялся убеждать сына не связывать свою жизнь со мной. Я невольно посмотрела на свои посеревшие слабые руки, на неподвижные ноги и горестно вздохнула.

— Глупый Мике! — сказала я как можно сердитее и значительнее, хоть это выходило неубедительно при моем нынешнем убогом положении. — Что за чушь ты тут городишь? Ты не представляешь, что за камень взваливаешь на свои плечи! Тебе сейчас кажется, что ты поступаешь благородно и правильно, жертвуя собой ради того, что ты считаешь любовью, но на самом деле в этом нет ровно никакого смысла! В мире полно девчонок, и некоторые из них даже рыжее меня, а уж к арифметике у них и подавно способностей больше. Уходи домой и забудь сюда дорогу, слышишь?

— Нет, — покачал головой Кориус-младший, сжав губы. — Я знаю, что выдержу все и не отступлю!

Это до того напомнило мне мои же собственные недавние слова, что слезы брызнули у меня из глаз, как сок из раздавленного лимона, и взволнованный Мике так и не смог допроситься до причины моих горьких рыданий. Он ушел, пообещав вернуться на следующий день, и я взвыла так громко, что дядюшка в испуге вытолкал моего жениха, приговаривая: «Быть может, лучше отложить этот визит на послезавтра?..»

На третью ночь болезни я проснулась оттого, что по моей груди пробежала крыса, а вслед за нею другая. Я едва не вскрикнула от неожиданности, когда увидела, что они сидят у изголовья кровати и пристально рассматривают меня, но почти сразу сообразила: слуги домового духа появились здесь неспроста. Отблески зеленоватого свечения подсказали, что сегодня сам господин Казиро пришел проведать меня.

— Теперь ты знаешь, чем оборачивается излишняя смелость, — сказал он грустно, приблизившись к моей кровати. — Разве ты не жалеешь теперь, что заключила сделку с господином подземелий?

— Я не думала, что будет так страшно и больно, — у меня не достало сил соврать ему. — В тех сказках, что я слышала, говорилось совсем о другом! — Тут я запнулась, вдруг поняв, что раньше не задумывалась, чем на самом деле оборачивались для героев сказок события, которые захватывающе описывал Харль. — Господин подземелий… он ведь взял с меня двойную плату! И сказал, что это из-за демона! Быть может, если бы он не…

— Двойную плату? — казалось, услышанное несколько обескуражило домового духа. — И сказал, что это из-за темной твари?

— Да, именно так, — подтвердила я, размазывая непрошеные слезы по щекам. — Он рассердился из-за того, что я помогаю Рекхе…

— Нет-нет, — домовой призадумался. — Боюсь, ты неверно поняла его. Но тем хуже для тебя, тем хуже…

— Что это значит? — испугалась я, теперь уже хорошо представляя, чем может обернуться колдовство духа, по каким-то причинам тебя невзлюбившего. — Он будет меня преследовать? Он желает меня наказать?

— Не бойся, — господин Казиро коснулся моей слабой руки. — Скажи-ка, разве та боль, что ты чувствовала, когда господин подземелий творил чары, повторялась?

— Нет, больше приступов не было, — растерянно ответила я, невольно содрогнувшись от воспоминаний.

— Значит, он щадит твои силы и воздерживается от колдовства, хотя способности к нему и вернулись, — улыбнулся мне домовой дух. — Стало быть, он не держит на тебя никакого зла, не бойся. Я говорил о другом, и, быть может, оно не сбудется… Когда-нибудь ты встанешь на ноги и позабудешь о том, что видела в подземельях. Молодости свойственно совершать ошибки. Твоя же была следствием доброты, а не злобы или зависти. Тебе не нужно ее стыдиться.

— Демон убил себя? — спросила я о том, что занозой сидело в моей памяти.

— И демоны, и люди обрывают нить своей жизни, когда не находят причин для того, чтобы жить дальше. У темного существа таких причин не имелось, и даже огонь мести не мог согреть его стылую кровь, — господин Казиро говорил отвлеченно, поглаживая мою руку. — А жажда мести порой жжет сердце куда сильнее, чем самый яркий огонь. Не знаю, найдется ли что-то иное, способное заставить его жить далее. Господин подземелий посчитал иначе… Но говорить об этом нет никакого смысла. Демон покинул дворец, и это было благим делом. Спи, храбрая девочка, и не кори себя за то, что совершила…

Мне казалось, что тепло окутывает мое тело с ног до головы, и страх, поселившийся в душе с той самой минуты, как я очутилась в колодце подземного духа, отступил. То были чары господина Казиро, помогавшего мне в который раз.

На следующее утро я почувствовала себя немного лучше и смогла как следует позавтракать — до того меня мутило от одного вида еды: мне повсюду чудились черная плесень и засохшая кровь. Но стоило одному страху ослабеть, как на смену ему пришел другой: каждую минуту я ждала, что побег демона обнаружат. Связать это с моей странной болезнью хватило бы ума и у пустоголового Харля, и я знала, что не сумею соврать, если правду из меня решат вытрясти всерьез. Однако дни сменяли друг друга, а отсутствия демона, казалось, никто не замечал.

Господин Казиро, навещавший меня почти каждую ночь, усмехнулся, узнав о моем волнении, и сказал:

— У подземного духа теперь появились силы на то, чтобы изредка выбираться из своего колодца. А тюремщикам достаточно того, что узник стонет и воет в своей яме да подбирает кости, которые они оставляют у решетки.

Так я узнала, что господин подземелий помогает мне скрыть следы моего преступления, и сны о черном бездонном колодце перестали меня донимать. Странное древнее существо хоть и казалось безжалостным, однако не было злобным или ненасытным. То, что было ему предложено, оно взяло без колебаний и обошлось со мной жестоко, но так уж было, видимо, заведено в те времена, когда подземный дух правил своим лабиринтом. И бояться теперь его не стоило — он не собирался приходить за мной еще раз.

Чары домового духа пошли мне на пользу — через десять дней, показавшихся мне вечностью, я смогла пошевелить пальцами на ногах, а еще немного погодя — встала с кровати без посторонней помощи. Дядя заказал для меня костыли, и я быстро приноровилась управляться с ними. Пришлось забыть о том, как я когда-то перепрыгивала ступеньки, — господин Казиро не давал прямого ответа на мои расспросы о возможности полного исцеления, но мне удавалось кое-как ковылять по нашим покоям, а с помощью Мике я смогла как-то раз выйти во двор. К тому времени лето уже подошло к исходу, и я с особенным чувством смотрела в выгоревшие от недавней летней жары небеса — впервые я столь полно осознала, как хрупка человеческая жизнь и как тяжко жить, не видя над головой вольного неба.

«Мир твоему праху, Рекхе, — мысленно обратилась я к демону. — Пусть эти небеса и чужие тебе, но лучше над твоей головой в последний миг будут они, а не глухой мертвый камень». После этой беззвучной эпитафии на душе стало легко и пусто, точно история с подземельем окончательно завершилась.

Однако прошлое не отпустило меня так просто, как, должно быть, надеялись втайне и дядюшка, и господин Казиро. Как-то вечером я заметила, что дядя Абсалом отвечает невпопад и ест без всякого аппетита. Вначале было подумала, что он рассорился с госпожой Лорнас — моя болезнь нанесла немалый урон этим отношениям, ведь дядюшка был вынужден и день и ночь находиться при мне, — но, приглядевшись, поняла, что дело куда хуже.