Жёлтая магнолия - Ляна Зелинская

— Держите, — услышала она голос маэстро и открыла глаза.

Он достал из кармана пакет с конфетами и протянул ей не глядя.

— О-ля-ля! Да вы и конфетами запаслись? — удивилась Миа.

Надо же! Он решил о ней позаботиться?

Это было так неожиданно и даже… приятно. И всё это сбило с толку, особенно его мягкое: «Я ведь совсем этого не хочу…»

— Ну раз ваше предвидение работает только на конфетах… Или не работает? — он повернулся к ней, и его лицо было озабоченным и хмурым, но в нём больше не было ледяной жёсткости. — Ешьте. И говорите.

— Что там написано? — спросила Миа, отправляя конфету в рот и кивнув на газету в его руке, которую он достал из кармана.

— Ничего хорошего. Кто-то узнал про четвёртую «бабочку». И рассказал газетчикам подробности. Подробности… которых никто не знал, кроме узкого круга лиц, — маэстро свернул газету и похлопал ею по руке.

— Для вас это плохо, да? Что газетчики узнали? — спросила она тихо.

— Плохо — это не то слово, это если не катастрофа, то нечто очень близкое к ней, — ответил маэстро, глядя на серую стену больничного здания. — Лоренцо в ярости, и у нас совсем нет времени…

— Вы поэтому так расстроились? — спросила Миа мягко, и тут же поймала острый взгляд маэстро, впившийся в её лицо.

— Послушайте, монна Росси, — произнёс он холодно и почти официально, — ваше сочувствие — это меньшее, что мне сейчас нужно. Если ваши видения вызываются злостью, как мне сказал Лоренцо, то вам следует не сочувствовать мне, а делать совершенно обратное. Потому что сочувствие и злость — вещи несовместимые. Просто делайте то, ради чего вас наняли, большего от вас не нужно.

Он смотрел на Дамиану и их лица были совсем близко. Холодный взгляд синих глаз, безупречные черты… Смотрит и ждёт от неё ответов, а ей захотелось просто встать и уйти.

Почему его слова показались вдруг такими обидными? Она никогда не была чувствительной к чужому пренебрежению, но вот сегодня… Сегодня его слова жалили так, как будто он очень хотел её задеть и у него это получилось.

Ему не нужно её сочувствие, ему нужны только ответы.

Да чтоб вам пропасть! Всем вам, клятым патрициям! Вместе с вашим островом! Утонуть в лагуне, никто бы и не плакал! Проклятые Скалигеры! Да от вас одни только беды!

А ведь мама предупреждала, когда говорила о том, что дар необходимо скрывать. Вот именно об этом она и говорила — патриции используют его себе во благо, выпьют тебя досуха и потом выбросят, как пустую устричную раковину. Не стоит обманываться.

И вот, пожалуйста! Он даже конфеты принёс только ради этого — чтобы добиться нужного результата! Сначала подразнил её, как бойцового петуха, а потом, нате вам конфетку, монна Росси! Надутый индюк! А она-то глупая сначала подумала, что он о ней позаботиться решил! А это всё ради видений. Не стоит удивляться, если он потом запрёт её в клетку в своём палаццо и будет кормить конфетами, лишь бы она говорила то, что ему нужно!

Что, маэстро Л'Омбре, вы в тупике? Так она только рада этому. Так вам и надо!

Миа бросила пакет с конфетами на лавку, вскочила и тряхнула пожелтевшими бланками, едва не задев маэстро по лицу.

— Где доктор хранит эти бумажки? — спросила она глухо и зло.

— В своём кабинете…

Она не дослушала. Распахнув дверь в кабинет, вошла без стука, а маэстро бросился следом.

Комната была просторной, но обставленной бедно: кушетка у стены, пара стульев, стол, несколько шкафов с медицинскими принадлежностями и большой железный сейф. Белёные стены, ширма, на стене маленькое зеркало в медной оправе. И запах карболки…

Доктор встал им навстречу, снимая на ходу пенсне, но маэстро остановил его жестом, подошёл сам и что-то сказал тихо, наклонившись к уху. Доктор кивнул, и быстро исчез за дверью, прихватив со стола папку.

Миа мельком увидела в зеркале своё лицо. На фоне белых стен кабинета оно выглядело каким-то болезненным. Она бросила бланки на подоконник и, прижавшись к нему ладонями, закрыла глаза. Ощутила, как маэстро смотрит ей в спину. Смотрит и молчит, видимо ожидая ответов.

Получите вы свои ответы! Чтоб вы ими подавились!

Она вдохнула поглубже. Это всё монастырь виноват. У Светлейшей здесь нет власти, и может, поэтому она глуха к мольбам Дамианы? Но в этот раз Миа не стала умолять.

Пальцы крепко вцепились в подоконник и она, собрав всю свою злость, глубоко вдохнула и ярко представила, как колеблется воздух, подёрнутый дымкой, как перетекает в водную гладь, а та в дрожащую поверхность зеркала. И оно тут же начинает таять, превращаясь в причудливую блестящую ткань, колышущуюся будто от ветра. Почти живую…

Такого раньше ей видеть не приходилось. Ещё усилие — и картинка ожила…

По зеркальной поверхности пошла рябь, сквозь которую стали отчётливо проступать фигуры. А потом…

… ткань разорвалась с сухим треском, со звуком разряда молнии во время грозы, и где-то вдалеке послышался звон разбитого стекла. А Миа ощутила дикую боль: казалось, от усилия, с которым она призывала видение, в голове что-то лопнуло, пронзая виски. Мир под ногами зашатался и, падая, она вцепилась пальцами в край подоконника.

Но прежде, чем окончательно осесть на пол, увидела всё очень ярко…

…кровь на полу… Много крови… В ней тонут осколки разбитого стекла… Вокруг темнота и свет фонарей отбрасывает на стены уродливые вытянутые тени. Низкие сводчатые потолки, грубая штукатурка и по сторонам из мрака проглядывают пузатые бока тёмных бочек. А под ногами на полу раскатились мотки белых нитей и часть их утонула в луже крови.

Женщина в чёрном плаще, в шляпе и длинной вуали стоит боком. Лица не видно, но из-под плаща, призванного скрыть его хозяйку, выглядывает подол бархатного платья цвета крови и носок такой же туфли с пряжкой. Женщина раздражена, и Миа слышит её приглушённый голос:

— Опять всё зря! Ты начинаешь меня злить…

Браслет на руке женщины — рубины, оправленные в золото. Рыжие локоны… Серьги — рубиновые капли…

Тень в глубине — кто-то ещё стоит в темноте у бочек…

Всё крутится, сплетается, смешивается и исчезает, остаётся только красный цвет, из которого теперь отчётливо проступает старая кирпичная кладка. И это уже другое видение. Оно наслаивается на первое и переплетается с ним…

Тёмное нутро подвала освещено багровыми бликами огня, рвущимися из распахнутого жерла печи. Железные дверки, что закрывают его, сейчас распахнуты и прикреплены к стенам крючьями. Кто-то ныряет в огонь длинным багром, и красный кирпич стен вокруг подёрнут потёками чёрной копоти. В огне что-то корчится, издавая свистящие звуки, но взгляд Дамианы прикован не к пламени. К человеку, который стоит к ней спиной, справа от печи, и достаёт из стены, прямо из каменной кладки, один кирпич. За ним тайник. В тайнике железный ящичек для медицинских инструментов, и в нём лежат ланцет, нож, зажимы и пачка бумаг, перевязанная грязной лентой. Это те самые бланки…