Меченый Маршал - Александр Трубников

Но отсутствие опыта сражений на палубе корабля сыграло и с ним злую шутку. Его постигла судьба де Моле — зацепившись за канат, Дмитрий рухнул на палубу. Защищаясь от рубящего удара, он успел перекатиться в сторону, но палаш противника на самом излете, успел зацепить лицо.

Взвыв от боли, не обращая внимания на кровь, которая начала заливать глаза, Дмитрий воспользовался неожиданным преимуществом — противник слегка развернулся к нему боком — и нанес ему сильный колющий удар снизу вверх. Пират рухнул на палубу, а Дмитрий увидел сквозь кровь, как того добивает кто-то из морейских бургундцев.

Более Дмитрий в схватке участвовать не мог, да это и не понадобилось, потому что после того, как Хакенсборн отсек руку главарю, уцелевшие пираты немедленно опустили оружие.

Обругав на чем свет стоит охающего и ахающего вокруг Ставроса, Дмитрий стер поданным полотенцем кровь с лица, и, цепляясь за валяющиеся на обеих палубах тела, отправился в трюм, чтобы сделать перевязку, но по дороге упал, и потерял сознание.

Наутро моряки расцепили корабли, сбросили в воду убитых пиратов, и при помощи тамплиеров привели обе галеры в относительный порядок. После этого, де Фо устроил суд. Согласно древнему обычаю, любой пират объявляется «hostis humani generis» — врагом рода человеческого, и потому подлежит суду и наказанию в любой стране.

Оставшихся в живых нападавших — шестерых смуглых и черноволосых искателей удачи, явно арагонского происхождения, и троих венецианцев, со связанными руками выволокли из трюма на верхнюю палубу, где собрались все здоровые пассажиры, и свободные от вахты моряки.

Дмитрий с перевязанным, ноющим от боли лицом, наблюдал, как под тумаками оруженосцев пленники опускаются на колени, и де Фо занимает место на тюке с лионским сукном, заменившее ему судейское кресло, а Хакенсборн, взявший на себя неблагодарную работу палача, сжимает в руках купленный в Мессине меч.

Судилище продолжалось недолго. Шесть разбойников, которые и впрямь оказались каталонцами, были для возмещения ущерба переданы капитану галеры, и определены гребцами. Капитан, не желая рисковать, намеревался продать их на невольничьем рынке в одном из сирийских портов.

С венецианцами оказалось сложнее. Допрос показал, что они держали патент на промысел в водах одного из мелких критских сеньоров, и постоянно нападали на суда, идущие без эскорта. Можно было, конечно, усмотреть в их действиях «ошибку», но решение де Фо было однозначным. Сквозь пропитанную кровью повязку Дмитрий увидел, как два матроса наклоняют связанного человека через борт, Хакенсборн, держа меч обеими руками, замахивается, широко рубит сверху вниз, а из осиротевшей шеи в море бьет поток крови…

Вынырнув из воспоминаний, Дмитрий вздрогнул от неожиданности — эта картина вновь стояла у него перед глазами. Пока он был погружен в прошлое, отряд добрался до керакского оазиса, и один из тамплиеров, набрав в ведро воды из колодца, выливал ее в корыто широкой струей, чтобы напоить лошадей.

Немного отдохнув, тамплиеры навьючили лошадей и выступили в сторону извилистого серпантина, спускающемуся к берегу Мертвого моря. Далее путь лежал по мусульманским землям, к морю, до Аскалона.

После казни капитан разделил команду для того, чтобы управлять трофейным кораблем. Де Фо сразу же перебрался на более быстроходную пиратскую галеру, а Дмитрий остался на торговом корабле. Рана его никак не заживала, и он надолго слег в лихорадке.

Он пришел в себя лишь к тому времени, когда они миновали анатолийское побережье, и на горизонте появились горные вершины Кипра. Он сбросил с головы ненавистные повязки, и, держась за канаты, медленно двигался по палубе. Поймав очередной взгляд норовившего быстро отвести глаза матроса, он понял, что с ним что-то не так.

— Ставрос — позвал он своего бывшего управляющего.

— Чего изволите? — вырос из-под земли притихший плут, которого на следующий день после сражения, изрядно поколотил чуть не утонувший из-за куска злосчастного мыла Жак де Моле.

— В Модоне грузили венецианские зеркала для кипрского Тампля, — озадаченно произнес Дмитрий — а ну-ка, принеси мне одно, поменьше.

— Да как же можно такую-то ценность распаковывать в дороге, — заверещал, всплеснув руками, толстячок, — вы, ваше святейшество, то есть, извиняюсь, брат шевалье де Вази, ну я хотел сказать, господин брат Дмитрий, уж не беспокойтесь, вот доберемся мы в Лимассол…

— Зеркало — прорычал Дмитрий, сразу же почуяв неладное в испуганно-умильных интонациях своего слуги.

Ставрос, не говоря более ни слова, пихнул под бок Тамоша с Хакенсборном, которые прибежали на его писк, и они втроем вытащили на палубу квадратный кусок посеребренного стекла в дорогой резной раме.

Дмитрий, взявшись за него обеими руками, взглянул на свое отражение, и потерял дар речи. Сабельный удар затянулся кое-как, и теперь шрам пересекал правую половину лица сверху донизу, переламывая все черты лица. Глядящее на него отражение годилось, скорее, для картины страшного суда, изображающей дьявола.

Долина реки Иордан была, в отличие от нагорья и берегов Мертвого моря, густо заселена. Не обращая внимания на встречных пастухов и земледельцев, которые, при виде его лица, в зависимости от своей религии, вспоминали кто Иисуса, кто Аллаха, а кто Яхве, Дмитрий вспомнил Тродос с Лимассом.

Казалось, что вечность прошла с тех пор, как они высадились с отрядом новобранцев в Лимассольской гавани.

Де Фо, который прибыл на Кипр на трофейном корабле на два дня раньше, в первый раз глядя на обезображенное лицо Дмитрия, единственный из всех не смутился. «Господь — сказал он — избрал тебя, и дал множество искусов. Молись, брат Дмитрий, и служи Храму, а прочее — суета сует». Вскоре Дмитрий и сам начал находить в своем нынешнем облике некоторые преимущества. Почти все окружающие, кроме Ставроса и старых его друзей, сторонились его и не набивались в приятели, а молодые рыцари и сержанты, пугаясь его вида, слушались беспрекословно.

На пятый день после прибытия, в Лимассол прискакал отряд, состоящий из десятка человек, который возглавлял брат-рыцарь. После молитвы и трапезы, де Фо позвал Дмитрия, и в месте с ним, под охраной прибывших тамплиеров, отправился в сторону гор. За полдня, что они были в пути, ни брат-рыцарь, ни сержанты, ни словом не обмолвились с Дмитрием, и почти не общались с де Фо, хотя он то и дело ловил на себе любопытные взгляды.

Одолев крутой склон по нескончаемой извилистой тропе, они перевалили через хребет, и по склону, сплошь заросшему исполинскими соснами, спустились в ущелье, в глубине которого серели каменные стены древнего монастыря. Стены эти содержались в образцовом порядке — опытным глазом Дмитрий сразу же разглядел места, которые ремонтировались совсем недавно. В надвратной башне посверкивали доспехи караула, а деревянные ворота, оббитые железными полосами, были плотно затворены.

— Здесь, — сказал де Фо, — находится Дом Скриптория. Мало кто из братьев знает о его существовании. Ты станешь братом этого дома.